"Генри Каттнер. Все тенали бороговы..." - читать интересную книгу автора

вероятно, стало бы неинтересно. А так его интерес не увядал.
Абак и кукла, и кубик - и другие игрушки, которые дети обнаружили в
коробке...
Ни Парадин, ни Джейн не догадывались о том воздействии, которое
оказывало на детей содержимое машины времени.
Да и как можно было догадаться? Дети - прирожденные актеры из
самозащиты. Они еще не приспособились к нуждам взрослого мира, нуждам,
которые для них во многом необъяснимы. Более того, их жизнь усложняется
неоднородностью требований. Один человек говорит им, что в грязи играть
можно, но, копая землю, нельзя выкапывать цветы и разрушать корни. А
другой запрещает возиться в грязи вообще. Десять заповедей не высечены на
камне. Их толкуют по-разному, и дети всецело зависят от прихотей тех, кто
рождает их, кормит, одевает. И тиранит. Молодое животное не имеет ничего
против такой благожелательной тирании, ибо это естественное проявление
природы. Однако это животное имеет индивидуальность и сохраняет свою
целостность с помощью скрытого, пассивного сопротивления.
В поле зрения взрослых ребенок меняется. Подобно актеру на сцене,
если только он об этом не забывает, он стремится угодить и привлечь к себе
внимание. Такие вещи свойственны и взрослым. Но у взрослых это не менее
заметно - для других взрослых.
Трудно утверждать, что у детей нет тонкости. Дети отличаются от
взрослых животных тем, что они мыслят иным образом. Нам довольно легко
разглядеть их притворство, но и им наше тоже. Ребенок способен безжалостно
разрушить воздвигаемый взрослыми обман. Разрушение идеалов - прерогатива
детей.
С точки зрения логики, ребенок представляет собой пугающе идеальное
существо. Вероятно, младенец - существо еще более идеальное, но он
настолько далек от взрослого, что критерии сравнения могут быть лишь
поверхностными. Невозможно представишь себе мыслительные процессы у
младенца. Но младенцы мыслят даже еще до рождения. В утробе они двигаются,
спят, и не только всецело подчиняясь инстинкту. Мысль о том, что еще не
родившийся эмбрион может думать, нам может показаться странной. Это
поражает и смешит, и приводит в ужас. Но ничто человеческое не может быть
чуждым человеку.
Однако младенец еще не человек. А эмбрион - тем более. Вероятно,
именно поэтому Эмма больше усвоила от игрушек, чем Скотт. Разве что он мог
выражать свои мысли, а она нет, только иногда, загадочными обрывками. Ну
вот, например, эти ее каракули...
Дайте маленькому ребенку карандаш и бумагу, и он нарисует нечто
такое, что для него выглядит иначе, чем для взрослого. Бессмысленная мазня
мало чем напоминает пожарную машину, но для крошки это и _е_с_т_ь
пожарная машина. Может быть, даже объемная, в трех измерениях. Дети иначе
мыслят и иначе видят.
Парадин размышлял об этом однажды вечером, читая газету и наблюдая
Эмму и Скотта. Скотт о чем-то спрашивал сестру. Иногда он спрашивал
по-английски. Но чаще прибегал к помощи какой-то тарабарщины и жестов.
Эмма пыталась отвечать, но у нее ничего не получалось.
В конце концов Скотт достал бумагу и карандаш. Эмме это понравилось.
Высунув язык, она тщательно царапала что-то. Скотт взял бумагу, посмотрел
и нахмурился.