"Пауль Аугустович Куусберг. Капли дождя (3 часть трилогии)" - читать интересную книгу автора

сразить пулеметная очередь или угодит осколок мины, - в таких случаях глаза
его отыскивали какое-нибудь углубление или воронку от снаряда, где можно
было бы укрыться. В атаку он поднимался вместе со всеми, и страх словно бы
отступал куда-то в подсознание, взамен приходило возбуждение, появлялся
задор, даже азарт, охватывали упрямство и злость. Когда его ранило, он
нисколько не испугался. Мелькнуло даже нечто вроде радости, что хоть душа
осталась в теле, после выяснилось, что мог бы истечь кровью, потому что
осколок мины перебил бедренную артерию. Жизнь спас ему маленький, коренастый
с глазами навыкате ротный санитар Абрам Блуменфельд, которого все, однако,
звали Жестянщик Карл: у его отца в Пельгулинна была мастерская, с
единственным подмастерьем, младшим сыном Абрамом. Вначале солдаты
огорчились, что санитаром в роту назначили не эстонца, но уже в первых боях
выяснилось, что им как раз повезло. Жестянщик Карл оказался едва ли не самым
храбрым человеком в роте, его никогда не нужно было искать где-либо позади
сражения, каким-то удивительным образом пучеглазый санитар всегда оказывался
там, где больше всего требовалась помощь. Абрам разрезал его пропитанные
кровью ватные штаны и наложил жгут на бедренную артерию, откуда вовсю
хлестала кровь. Перевязку, сделанную Абрамом, похвалили в полевом госпитале,
перевязка эта спасла Андреа-су жизнь. Самому же Абраму не повезло, он стал
калекой в Курляндии за четыре дня до конца войны. Идиотский шальной снаряд
угодил на просеку, по которой Абрам шел в санитарную роту за хлоркой.
Рассказывая о минувшей войне, Андреас Яллак неизменно говорил об Абраме
Блуменфельде как о человеке беспредельного мужества, всегда готовом к
самопожертвованию. И Абраму был ведом страх, в этом он сам признавался
Андреасу, но Абрам всегда подавлял его и делал намного больше, чем
требовалось от ротного санитара. По-настоящему ужаснулся пулям Андреас уже
после войны, на втором мирном году, когда однажды под утро зазвенели стекла
и пули ударились в стенку. К счастью, за два дня до этого он оттащил старую,
скрипучую деревянную кровать подальше от печки, не любил спать в тепле.
Стена, возле которой стояла раньше кровать, пестрела следами от пуль,
бандиты явно пронюхали, у какой стены в доме спит парторг волости. В тот раз
страх будто рукой сдавил горло, оцепенел весь. Позднее Андреас и не помнил,
как он вышел из этого состояния, но когда бандиты попытались взломать дверь,
он лежал уже на полу, прижимая к плечу приклад автомата. Дал короткую
очередь на уровне дверной ручки. Одного ранил, на крыльце и на узенькой,
шедшей к лесу вдоль картофельного поля дорожке остались капельки крови, но
бандит сумел все же уковылять в кусты. Судя последам, их было немного, всего
лишь двое. Да и то не самые искушенные, не из тех головорезов, у кого за
плечами была школа карательных операций, полицейские батальоны и годичная
практика охоты за сельскими активистами. Опытные лесные братья не стали бы
очертя голову выбивать прикладами дверь, они пальнули бы в другое окно,
прежде постарались бы выяснить, что там с ним сталось. А может, это и не
настоящие бандиты были? Оружия с войны валялось в деревнях много. И он,
Андреас, нашел на чердаке конюшни в заброшенном хуторе пистолет-пулемет
вместе с диском и полную каску патронов. А может быть, матерые волки послали
зеленых еще юнцов набивать себе руку и обретать закалку, а больше всего
затем, чтобы крепче привязать к себе сдуру сбежавших в лес мужичков, в
зародыше убить у них даже самую мысль о возвращении домой. Не исключено было
и то, что с ним попытались свести счеты ревнивые деревенские парни,
желторотые сосунки. У почтарши Эды много было обожателей. Однажды на зорьке,