"Пауль Аугустович Куусберг. Капли дождя (3 часть трилогии)" - читать интересную книгу автора

живое его слова; наверное, и он бы, Андреас, оскорбился, если бы кто-нибудь
дал понять ему, что он вступил в партию ради карьеры,
- Для Андреаса "идеалист" - бранное слово, а я снимаю шапку перед
идеализмом и идеалистами, - засмеялся Яак. - Без идеалов мы остались бы
лишь рабами своего желудка, прожигателями жизни, чванами, сытая, праздная
жизнь стала бы нашей высшей самоцелью. Извините, опора нового общества, но,
будь на то моя воля, я бы немедля снял с повестки дня лозунг догнать
Америку, Культура производства и производительность труда там на зависть
высокие, но все остальное не заслуживает подражания. В оценке человека и в
критериях жизни янки порочны уже в своей основе. Думающие активно американцы
называют свою страну обществом потребления, говорят о том, что люди
становятся рабами вещей, а их духовные интересы и моральные Ценности
начинают хиреть. Лозунг догнать Америку ослепляет нас. Что же касается
Андреаса, то никакой он не идеалист, а человек с* идеалами. Мой старик
сказал бы, что у Андреаса есть духовность.
Таавет остался верен себе:
- Я вижу мир таким, каков он есть, а не таким, каким бы я хотел его
видеть. Атс, как фанатик, видит все наоборот. Поэтому он идеалист, а я не
считаю зазорным называться реалистом.
Сейчас, вдыхая через трубочку кислород, . Андреас вспомнил про тот
давнишний спор и подумал, что, возможно, и Маргит, по примеру Таавета, тоже
считает его идеалистом. Или Даже неудачником. Ну, а как же он сам о себе
думает, кто он, по его собственному мнению? И, к ужасу своему, обнаружил,
что не может охарактеризовать себя иначе, чем это сделал Таавет. Снова
возникло чувство, что так ничего он и не сумел сделать, что невероятно мало
способствовал изменению мира к лучшему. Не смог повлиять даже на близких ему
людей. От такого вывода настроение не улучшилось. Обрадовало лишь, что вроде
стал преодолевать равнодушие, то, в которое его ввергла болезнь.
В этот день он не окунался уже в мутное марево между сном и
пробуждением, спросил у сестры, что ему колют и какими таблетками пичкают.
Сморщенный и съежившийся, мучившийся жестоким воспалением суставов
старичок с пытливыми глазами Увидел, как его сосед по койке, крутонравый
бородач, вдруг схватился за грудь и стал заглатывать ртом воздух. Лицо его
побледнело, и на лбу блеснули капельки пота. Старику это показалось
подозрительным, и он спросил:
- Что с вами?
Эдуард Тынупярт не отозвался.
Старик, уже семь десятков лет протопавший на этой земле и всего
навидавшийся - всяких мужиков и во всякой обстановке, у которого был
хороший нюх на людей, до сих пор не нашел подхода к своему соседу. Заводил
разговор о том о сем, о болезнях и выпивке, нахваливал его смышленого внука,
узнав, что имеет дело с шофером, повел речь о моторах и станках, но ответы
все равно получал односложные. И с врачом, и с сестрами шофер тоже был
малословным, чуть дольше разговаривал с женой и сыном. Больше всего слов у
него оставалось для Кулдара, который был на удивление сообразительным
мальчиком. Шофер, фамилия которого - Тынупярт - ему хорошо запомнилась, то
ли вообще человек неразговорчивый или обозлился на весь белый свет, включая
и близких своих. Может, хворь сердечная делает его таким, кто знает.
Тынупярт тяжело дышал, лоб его покрыла испарина, надо бы сестру
позвать. Почему он не звонит?