"Пауль Аугустович Куусберг. Капли дождя (3 часть трилогии)" - читать интересную книгу автора

до речки ноги уже таскать не станут, когда совсем обезножеет, обещала
старуха добыть ему кресло-каталку, "царского имени колхозник" не должен
уступать какому-то там барону или фону. Обезножевших господ в мызе всегда
возили на таком кресле, в Руйквере он был бы первым колхозником, который
заимел такое колесное кресло, ручную ли тележку, что душе угодно. Мариета
научилась от него молоть языком, диву даешься, чего только одна баба не
наговорит. В пожилые годы Мариета стала много читать, и понятно, книги свое
добавляют, книги, как тово-рится, народная академия. Старуха его в беде не
оставит. У Мариеты ангельская душа, в первые двадцать лет подозревала, не
увивается ли под видом ловли лещей за трактирщицей Эльвирой, не помогало,
что совал ей под нос щурят и линей, и теперь, бывает, допытывается, не иначе
как от старой привычки идет. Нет, останься он, "царского имени колхозник",
даже обезноженным, а мыслей о смерти высиживать не будет. Хотя как знать?..
Так рассуждал про себя Николай Курвист, наблюдая, как снуют врачи и
сестры. В чувство они шофера на этот раз привели, сестра то и дело приходила
поглядывать. Вскоре шофер заснул, боль выматывает, как тяжелая работа, и во
время сна присматривали за ним. Сам Рэнтсель наведывался, щупал пульс,
прислушивался к дыханию и остался доволен. И вовсе врачи не халатные, как
кое-кто бранит, среди любых всякие есть, и старательные, и увилыцики.
Курвитс многое повидал и познал на своем веку, но такого, чтобы в
полном соку, в свои лучшие годы, - пятидесятилетний мужик - это ведь
лучший возраст, - человек хотел распроститься с земной жизнью, - такого он
раньше не встречал. Мальчишки иногда совали из-за девчонок шею в петлю, в
тридцать втором году обанкротившийся льноторговец пустил себе пулю в лоб,
пятидесятилетний, взрослый мужик по любовным делам так, за здорово живешь,
головы бы не потерял, и долги теперь уже не гонят людей стреляться. Их
лесничий, разумный шестидесятилетний человек, покончил с собой из-за рака
желудка, краснощекий, полный мужик за полгода высох, остались кости да кожа,
приступы лишили его рассудка. Шофер же пошел на поправку. Ему уже позволили
сидеть. На следующей неделе собирались учить стоять на ногах - и на тебе:
"Своя боль - свое дело".
Болезнь сердца связана с нервами, это говорят все. И доктора, и другие
люди. И в газетах пишут. Шофер сам тоже думает, что нервы сыграли с ним
шутку. Шоферская работа в наши дни последнее дело, так он сказал. Если
хочешь заработать, то день и ночь сиди за баранкой и гадай, откуда на тебя
наскочит какой-нибудь сумасброд сопляк на мотоцикле или вывернет на дорогу
пьяный тракторист. Инспекторов ГАИ, милицейских и общественных, расплодилось
как грибов после дождя: они за тобой следят, и ты следи за ними. Так однажды
проклинал судьбу сам шофер, а вообще-то он скуп на слова. Это верно, что
работа может винтить нервы и что инфаркт от нее схватить можно. Ну, а если
человек не хочет звать врача? Тогда он сложил оружие, сдался и болезни и
нервам. Или затаенной какой тревоге, душевной муке. Жена у шофера фуфырится,
как изголодавшаяся по мужику финтифлюшка, сама уже бабушка, а навивает
волосы, красит губы и ногти и веки синит, кто знает, и под бочок кого
укладывает. Это, понятно, может точить шофера. Самое паршивое, когда белый
свет человеку опостылеет так, что он ни от работы, ни от еды, ни от баб, ни
от вина удовольствия уже не имеет, и сам себе противный становится. Мызаский
Сассь вернулся из Сибири и пальнул себе в рот жаканом: говорили, будто по
ночам его изводили трех-четырехлетние дети, которые оставались в подожженных
им домах и там душераздирающе кричали, матерей звали. Другие уверяли, что он