"Олег Куваев. Кто-то должен курлыкать" - читать интересную книгу автора

Олег Куваев.

Кто-то должен курлыкать


Наверное, телеграммы "до востребования" сюда приходили редко. Поэтому
ее положили на подоконник на видное место, чтобы не забыть и сразу вручить.
За месяц телеграмма выцвела, и потому гриф СРОЧНАЯ и текст воспринимались с
неуместным и мрачным юмором. Г. П. Никитенко сообщал о перерасходе средств в
целом по институту и предлагал незамедлительно свернуть экспедицию, как
утратившую научную перспективу.
...Оба моих лаборанта, которых в Москве давно ждали девушки и вообще
грохот истинной жизни, радостно забрались в вагон ближайшего по времени
поезда. Несмотря на юный возраст они понимали, что после утраты научных
перспектив нам вряд ли придется в дальнейшем вместе работать. Поэтому
прощание вышло не бодро-экспедиционным, как полагалось, а натянутым и даже
фальшивым. Поезд, как мне показалось, тоже облегченно дал сигнал отправления
и радостно загромыхал на юг, подальше от сумрачных ельников и холодных
дождей.
Я остался один на путях среди мокрых шпал и липнущего к сапогам песка.
Рюкзак мой, сиротливо завалившись набок, лежал на дощатой платформе, куда
дежурный по станции выходил встречать поезда. Дежурный тоже уже ушел. Было
тихо. Вечерело. Никаких дел на станции у меня не осталось. Я забрал рюкзак и
прямиком удалился в лес, который тут же у насыпи и начинался.
Причина моей задержки выглядела никчемной. Но сейчас уже было все одно
к одному, сейчас уж неважно. В здешних лесах имелась одна деревушка, о
которой кроме районного начальства да родственников живущих, наверное, мало
кто знал. Стояла она на реке, несудоходной и непригодной для сплава леса.
Потому и рекой никто не интересовался. Но близ устья ее имелось несколько
островов. По слухам, на голом граните островов рос лес невиданной мощи и
жизнестойкости. Вот на него я и хотел посмотреть.
Попасть на острова по осеннему времени можно было только из лесной
деревушки. Взять у кого-нибудь карбас и сплавать. Еще утром я мечтал
осмотреть островной лес с сугубо научными целями. А сейчас, наверно,
двигался по инерции или для фиксирования конечной точки научной карьеры,
вроде как отметить командировку "прибыл-убыл".
В глазах Г. П. Никитенко, жены и своих собственных я давно уже
превратился в унылого научного неудачника. Есть неудачники яростные. Для них
мир делится на врагов и друзей. Враги их обходят, зажимают, "ставят им
стенку". А они им "заделывают инфаркт" по телефону, "снимают скальп" на
конференциях и "бросают через бедро" в коридорной беседе. Друзья им
сочувствуют. Унылый же неудачник как бы специально существует для
ведомственных кризисов, когда вдруг вспоминают его фамилию. Он безрогий
козел отпущения в науке. Существует определенный предел, после которого
унылый неудачник как бы переходит черту и становится такой же привычной
деталью, как вход в учреждение. В нем прорезаются месткомовские или иные
таланты, и он спокойно живет до пенсии, не обделяемый премиями в красные
даты и благодарностями в приказах по случаю юбилеев. Я этого предела не
достиг, и потому после телеграммы выход был только один - статья КЗОТа 46
"по собственному желанию".