"Олег Куваев. Здорово, толстые!" - читать интересную книгу автора

- А почему, не знаешь. Я тогда еще на метеостанции работал, в низовьях.
Я же метеоролог потомственный. На метеостанции и родился. После курсов много
лет работал. И все в тайге. На охоте мне лось передним копытом врезал.
Представляешь? Он этим ударом волка пополам рвет. Володька Кривой меня на
горбу приволок на станцию. Вертолет я запретил вызывать. Думаю: помру, так в
тайге, в родной обстановке, среди своих. Нас там пятеро было. Всю зиму
ребята кастрюльку из-под меня выносили и за меня же вахту несли. Я при
исполнении числился. У ребят своих забот выше шапки: вахта и промысел, и
жена телеграммы не такие шлет. А тут я на нарах валяюсь, киселя не хочу,
хочу чаю с брусникой и по ночам ору диким матом. Болело, понимаешь.
- Чем кончилось?
- Стал я весной выползать. Сижу на пеньке, солнце светит, башка от
слабости набок валится, а собаки мне рожу лижут. И захотел я в места, где
солнце все время, народу тыща и собаки тебя не лижут.
- Дальше.
- Решил - сделал. В следующий сезон стал зарабатывать деньги. Оклад у
метеорологов небольшой. Обычно хватает. Но раз новую жизнь начинать... Сутки
дежуришь, четверо свободен. Взял я обход как раз на четверо суток. Избушек
нет, ночую у костра. Четверо суток у костра поспишь, пятые по приборам
ходишь и на рации, четверо по кострам. Натерпелся. В результате построил
дом. В Туапсе. Море. Юг. Дом хороший. Жена домовитая. Все как у людей.
Представь: через полгода звереть начал. В пять, допустим, иду домой. Мне бы
бревно какое плечом передвинуть, на лыжах километров тридцать пройти. А я
сижу в чистой рубашке, с газетой в руках, жена мне ужин готовит. Я сам умею
лучше, но нельзя. Непорядок. Вечером кино. Ночью спать. Жена спит, а я
смотрю в потолок и думаю: как там мои собаки? Кто с ними сейчас говорит? По
лесу тоскую, аж слезы. По морозу. Принял решение. Раз меня в лес тянет и к
зверью, значит, надо быть промысловиком. Осуждаешь?
- За что? Работа, она работа и есть. Ты же валютный цех. Мягкое золото
и так далее.
- И я так понимаю. Но обидно в отрыве от человечества жить. Вот
поставлю я себе базу. Четыре зеркальных окна, с любой сопки отсвечивают.
Телевизор поставлю. Говорят, скоро со спутников прямая передача будет -
смотри не хочу. Библиотеку куплю тыщи за две. Книги, они ведь тоже люди, как
и собаки. Извини, что книгу с собакой сравниваю, но обидного нет. Собака из
друзей друг. Промысел налажу культурный. И буду я не одиночка, а истинный
член общества.
- Ты и сейчас член общества.
- Нет. Вот в поселке меня не понимают. Каждый о доме на юге мечтает, к
примеру. Не могут понять, почему я его завел и подарил жене при разводе. А
он мне зачем? А ей жить. Понимаешь? Ну начудишь что от жизненных сил. Так я
же не от хулиганства, а от открытой души. По человечеству стосковался.
У Витьки в самом деле сложные отношения с поселком. Впрочем, не у него
одного. Каждый промысловик - личность творческая, как и каждый пастух. Они
возвращаются в поселок одичавшие, отвыкшие от ежедневного регламента,
который мы соблюдаем не замечая. Кое-кого это коробит.
- Не понимаю, - сокрушенно говорит Витька. - Что не понимаешь?
- Вот этот особняк, в котором мы сейчас не спим, шабашники ставили. С
Кубани. Прижимистый народ. Утром приехали, а вечером один уже сидел у
магазина. Хариусом торговал. Полтинник штучка. Кто-то из местных его