"Олег Куваев. Весенняя охота на гусей" - читать интересную книгу автора

операции разработал все тот же Володя. Истомившийся покупатель радостно
тыкал пальцем в приемник: "Продается! Выпишите!" Санька сухо говорил:
"Неисправен". Он не врал, так как утром собственноручно разбил в приемнике
одну лампу, после чего тот годился только для прокручивания пластинок.
Покупатель начинал канючить. Саня выразительно намекал: "Могу починить".
После этого только оставалось опуститься под прилавок, посидеть там пару
минут и вынуть другой приемник - исправный. Сказочно просто. Точь-в-точь,
как у брата Семы.
Вечером в полутемном складском коридоре его остановил директор Пал
Давыдыч и спросил: "Ну как?" И улыбнулся мертвой улыбкой. От этой гримасы
доброжелательного мертвеца у Саньки мурашки пошли по коже.
О моральной стороне жульничества Санька скоро перестал думать.
- Налог на людскую глупость, - так сказал математик жизни брат Сема.
Страх был. Он остался с той самой минуты в полутемном коридоре. Он
проходил вечером, когда Санька встречал у выхода из магазина плечистую
фигуру старшего Канаева. Они шли по вечерней Москве, свободные, как боги, и
были богаты, как боги, на этот вечер. Санька чувствовал надежную
уверенность, когда рядом был старший брат: каменная стена в элегантном
костюме. Они искали настроение минуты, которое подскажет им, как провести
этот вечер.
К весне стало хуже. Просто неизвестное десятое чувство подсказывало,
что стало хуже. Без всяких видимых причин. Они много пили в то время.
Почему-то каждый вечер настроение минуты подсказывало им выпить. По утрам
Саньку смешила обывательская, банальная, коридорная истина его жизни: "Раз
торгуешь - значит, воруешь, раз воруешь - значит, пьешь".
Брат Сема недаром считался отчетливым мужиком. В один из вечеров он не
повел Саньку в ресторанную помпу, а они просто пошли по улицам, прошли по
Каланчевке к скверику, где от нарисованных тушью деревьев шел тревожный
весенний запах. По дороге они взяли в гастрономе бутылку водки. Брат Сема
кивнул на заведение с надписью "Буфет". В буфете было пусто. Только в углу
сидели два охотника с рюкзаками и зачехленными ружьями, с помятыми от лесных
ночевок лицами. Они вдумчиво обсуждали двустволку какого-то Федора.
Брат Сема повернулся к Саньке:
- Ну?
- Плохо, - сказал Санька. Буфетчица принесла им чистые стаканы и по
бутерброду с краковской колбасой.
- Все просто, Саня, - сказал брат Сема. - Чтобы жить, нужен рубль. У
умного есть безопасный рубль. У жадного есть впереди тюрьма. Ты этого
боишься?
- Боюсь, - сознался Санька. - Сегодня с Володькой магнитофоны сбывали,
даже руки тряслись, до чего я боялся.
- Мне наплевать, кем я буду в десятом перерождении, - сказал брат
Сема. - Коровой, зайцем или министром. Я сейчас хочу жить свои шесть
десятков. Через двадцать лет от меня будет могильный холмик. Скажи,
учившийся в институте брат, какую проповедь из какой газеты поставишь ты мне
против этого факта?
В тусклом свете единственной лампочки лицо брата Семы казалось усталым.
Походил он сейчас на киношного благородного проходимца. Охотники уже кончили
обсуждать Федорово ружье и начали врать друг другу, изредка прерываясь: "А
может, еще сообразим одну?"