"Олег Куваев. Азовский вариант" - читать интересную книгу автора

Адька зря надеялся, что после этой поездки что-либо изменится. Все
оставалось по-прежнему. Колумбыч только на разговоры и призывы оказался
мастером. Начав опять чинить забор, он вдруг с остервенением переключился на
постройку душа во дворе, чтоб спасаться от жары. Взгромоздил на столбы
жестяную ванну и так мудро пристроил, что стоило нажать ногой дощечку - и
текла вода, отпустить дощечку - вода прекращалась. После этого Колумбыч
плотно ушел в изобретение специального прицела для дробового ружья, так
чтобы из гладких стволов далеко стрелять пулей.
Лариса вела себя не лучше и даже больше помыкала Адькой, как будто
раскаивалась в своем поведении в Варениковском лесу. Правда, у них появился
сейчас укромный угол, метров за двести от ее дома, где они могли долго и
тщательно целоваться в поздний час.
От всех этих бед Адька отупел и пал духом. Он только ждал, чтоб скорее
кончился проклятый отпуск, ехать же никуда не хотел - зной и разлагающая
южная обстановка высосали из него всякую инициативу. Он забрал у Колумбыча
гоночный велосипед и часами гонял на нем по мглистым азовским пустыням.
В одиноких мотаниях на велосипеде Адька стал помаленьку открывать для
себя азовскую землю, древнюю Тмутаракань. Открытие началось для него с
запаха полыни. Растение диких степей - полынь лучше всего пахла в вечерний
час, когда земля отдает накопленный днем жар. Запах этот как бы
концентрировал в себе целые тома русской давней истории. И удивительная
стать здешних девчонок теперь не удивляла его, видно, эти стройноногие дивы
просто унаследовали красоту амазонок, ибо именно здесь поселила амазонок
фантазия древних греков. Через эту землю бежала, спасаясь от гесперид,
несчастная нимфа Ио, и, может, по дороге она успела родить и оставить здесь
дочку, и не зря же отсюда была взята за чрезвычайную красоту жена для Ивана
IV - "шемаханская царица".
Древняя земля греческой Меотиды открывалась для Адьки сквозь посвист
ветра в одиноких, сожженных солнцем травинках и блеск лиманов в закатном
солнце.
Купаться он ездил все на том же велосипеде, но не на пляж, который
возненавидел, а в район заброшенного порта, где остались только длинный
цементный причал и остатки взорванных надолб времен войны. В Старый порт
купаться ездили любители одиночества, и там Адька всегда видел двух девушек,
тихих, почему-то печальных в прекрасных.
Он никогда с ними не разговаривал, а только так день на десятый стал
здороваться. Да разговаривать было и не надо, лучше не знать, почему они
двое удалились от общества и почему печальны.
Дорога в Старый порт проходила мимо причалов действующего рыбацкого
порта. Там стояли малогрузные сейнеры и шхуны, на шхунах тех сидели, свесив
босые ноги с борта, моряки и удили бычков, а на леерах сушились мужские
постирушки. Бродили по деревянным настилам жирные и важные "морские" коты.
Адька думал иногда, что только сейчас, под конец, для него и начался отпуск,
а так была неразбериха.
В конце августа у Адьки был день рождения. Он пригласил Ларису и
старого капитана с женой. Больше приглашать было некого. Жена капитана взяла
на себя заботу о столе и предложила зарезать пару кур для разных блюд.
- Конечно, - сказал Колумбыч и вдруг замолк. - То есть как? - спросил
он наконец. - Зарезать? Марию Антуанетту зарезать? И съесть? - Весь
Колумбычев вид отражал полнейшую растерянность.