"Лев Кузьмин. Ранний экспресс (Маленькая повесть)" - читать интересную книгу автора

Пашка тут не простой зевака - он такой же, как Русаков, труженик.
Пашкиного усердия не пропустила мимо глаз и бабушка, когда вышла на
крыльцо.
- Ох, - сказала она ласково, - внучек-то у меня мастак, работничек! Вон
как полешки ровнехонько укладывает, вон как!
Но, добавив, что трудолюбием Пашка похож на отца, бабушка всхлипнула,
слезливо заморгала, полезла в карман кофты за носовым платком, и пришлось
Русакову ее успокаивать. А Пашка плотно сжал губы, очень слышно задышал
носом.
Если бы такое случилось чуть раньше, то и он бы вместе с бабушкой
всплакнул. А теперь он лишь запыхтел да стойко нахмурился - и все потому,
что рядом был Русаков.
Вскоре произошел такой вот случай.
Переделав все мужские домашние дела, Пашка с Русаковым надумали
исправить кое-где подопревшую лесенку. Ту самую лесенку, что сбегала от
крыльца вниз к железнодорожным путям.
Они наготовили нужных по размеру досок, взяли молоток, гвозди, топор,
на виду у всего малолюдного полустанка принялись чинить ступеньку за
ступенькой. Над ними пошумливали сосны, под горой проносились поезда,
настроение у Пашки с Русаковым было хорошее.
Но тут пришел Серега Мазырин, совсем еще молодой рабочий из бывшей
отцовской бригады.
Пришел, уселся на щепки, достал из кармана папиросную пачку.
Раскрыл, нюхнул:
- Ах-х!
Затем выщелкнул сразу три толстые папиро-сины. Одну сунул в рот, вторую
протянул Русакову, третью - Пашке.
Пашка остолбенел, страшно сконфузился, а Русаков сказал:
- Ты что, Серьга? Сбрендил?
- Посвящение в мужики! В честь воскресного, выходного денечка! -
хохотнул Серьга-Серега.
Более того, кивнув усмешливо на Пашку, он Русакова как бы упрекнул:
- Ты вот его к серьезному делу допускаешь, а приятным пустяком
побаловаться не даешь... Где справедливость? Ну да ладно! Обучится без нас.
И, бережно прибрав лишние папиросины, похвалился еще веселее:
- Лично я курнул впервые еще меньшим. Совсем клопом! А гляди: живу - не
охаю... Ничего со мною не сотворилось.
- Ума вот ни капли не прибыло... - уточнил Русаков.
Но и тут Мазырин не угомонился. Серьгу Мазырина уже, как говорится,
понесло. Он, покуривая, поплевывая да развалясь на щепках у лесенки,
ударился в рассуждения новые:
- Ты, Никола Русаков, принимаешь на себя кое-что даже и лишнее... Ты к
Пашке-то вроде как во вторые родители все лезешь. А он, может, не желает...
Ты, Никола, все себя считаешь вроде как виноватым, вроде как должником. А
если разобраться, так бригадира нашего ни ты, ни я, никто под удар в тот
день не ставил... Он сам! Так чего без конца виноватишься, чего казнишься,
маешься? Чего лезешь к Пашке в непрошеные благодетели?
И хотя в общем-то Мазырин ни одного худого слова напрямую как будто бы
и не говорил, хотя тон его речи казался вполне дружелюбным, да Пашке, чем
дальше он слушал, тем становилось неприятней. И Николай как на своей