"Лев Кузьмин. Теплый Благовест" - читать интересную книгу автора

Пашки, высматривали сквозь ледяные оконца в речке под горой золотую рыбку.
И, хотя ни о какой такой дружбе тогда не говорили, но знали, но понимали: мы
двое - друзья! А вот теперь, по толкованиям бабушки моей выходило, в
счастливый-то день Масленицы получалось, что наибольший друг у Даши - не я,
а Тетерин Пашка!
И тут я вихрем в избе пролетаю мимо бабушки, - как ноги в валенки
всунул не помню! - и вот со своими теперь санками, излаженными для меня моим
добрым сродником дядей Мишей, стою на вершинке того снежного склона.
А Даша с Пашкой успели съехать оттуда, потихоньку обратно подымаются,
беседуют меж собой куда как по-приятельски.
Скажу прямо: у меня от такой картины переняло дух.
У меня даже закололо внутри, но - ничего - стою, молчу, их жду.
Они ко мне поднялись, Даша, как ни в чем не бывало, смеется:
- Привет! И ты здесь? А мы, видишь, уже катаемся.
- Вижу, что ТЫ катаешься... - тугими от злости губами выговариваю я. -
Все вижу! Да только катает-то тебя Пашка там, где хоть бы хны съедет любой
карапузик. А вот рядом есть такая круча, что с нее можно лететь почти как по
воздуху!
- По воздуху, вниз башкой... - буркнул, вмешался Пашка, да еще и
добавил: - Чего ты расхорохорился? Перед кем выставляешься? Перед ней что
ль?
И он показывает на Дашу, а мне теперь все нипочем, я ору:
- А хоть бы и так! Вот проложу новый, гожий только для самых отважных
путь, и она запросится на саночки не к тебе - Тетере! Она тебя, Тетери, куда
как похрабрей!
И, не говоря больше ни слова, кидаюсь к тому месту, где спуск к реке
обрезан в самом деле головокружительной кручей. На ее узких, убегающих вниз,
уступах снежные сугробы держатся едва-едва. Я бросаюсь на санки плашмя, лечу
в эту белую пропасть. Но лечу всего, может, миг. А потом, весь в облаке пыли
снеговой, чувствую лишь как санки колотятся, бьются о какие-то бугры,
каменья, и вот - удар, еще удар! - и санок подо мной нет. Я только сам,
один, качусь катом, стукаюсь головой, руками, ногами обо все льдистые кочки
на моем стремительном пути.
Наконец остановился, открыл глаза, хочу встать, а в колене дикая боль.
Гляжу вокруг - санки мои едва торчат из снежной осыпи; смотрю на крутизну
вверх - там Пашка приплясывает, кричит:
- Ага! Ага! Как было тебе говорено, так и стало! Вниз дурацкой башкой!
А вот Даша не кричит ничего. Ее и рядом с Пашкой не видно. Она - ну,
надо же! - спускается ко мне. Она по более пологой стороне крутизны слезает
осторожно, не очень ловко, но почти прямо ко мне. Через сугробную, высокую
осыпь перебредает, говорит:
- Давай руку... Вставай...
А я, хотя встать больно, руку ей не даю, пыхчу: "Без тебя, мол,
обойдусь!" Да она все равно под силки меня подцепила, санки мои тоже на
буксир взяла и принялась тащить, подпихивать меня, хромоножку, в гору.
Пашке она машет:
- Что таращишься? Помоги до дому его довести, до бабушки...
Пашка отвечает:
- Знаю я ихнюю бабушку! Начнет шуметь, сразу скажет, мы все тут
виноватые, а я не виноват ничуть! Это он шмякнулся, Дашка, из-за тебя, ты