"Лев Кузьмин. Конь-беглец" - читать интересную книгу автора

по-над речкою поросший темными елями угор, там, наверху, четко виднелись
кудрявые верхушки рябин, покатые кровли совсем небольшой, но полной жизни
деревеньки.
Оттуда, в ту пору живую, по ранним утрам и спускался на пастбище к
лошадям Корней. А лошади, Сивый с Чалкой, отлично перекоротав прохладную у
речки ночь под теплым покровом прибрежных елей, спешили сами к старику
рысцою по влажной, по седоватой от росы траве.
Они несли ему навстречу утренний, радостный привет негромким, дружным
ржанием. Они хорошо знали: Корней сейчас загорелую, по-старчески густо
оплетенную выпуклыми жилками кисть руки запустит в карман рабочей
брезентухи, вынет оттуда запашистый ломоть хлеба, разломит пополам и
преподнесет им сразу обоим. При этом хрипловатым, прокуренным голосом
скажет:
- Поночевали, отдохнули, теперь мал-мал потрудиться пора!
И снимет с плеч ременную, со стальными кольцами, со звенящими удилами
узду, станет набрасывать ее на голову жующей хлеб Чалке. Она же голову и
сама наклонит поудобней, сама подставит с полной готовностью.
А вот юнцу Сивому больше нравилось, когда Корней приходил на пастбище
не один, а с внуком, с улыбчивым, приятно веснушчатым по круглому лицу
подростком.
Мальчик из-за пазухи сильно обмалелой, заношенной куртки тоже доставал
хлебную горбушку. Но угощал только Сивого. И все гладил, все гладил
жеребенка по мягким, шелковистым ноздрям, по теплому надгубью. И Сивый
чувствовал, что и у мальчика ладонь такая же мягкая, легкая, и пахнет от
мальчика иначе, чем от Корнея. Не дымом табачным, не старостью, а как и от
него, от стригунка-жеребенка, полевым да речным ветром, ромашковым ароматом,
летним солнышком.
Мальчик Сивого угощал, гладил; Корней на любезную парочку поглядывал
усмешливо, ворчал не сердито:
- Нежности ты с ним, Колюха, разводишь... Неясности! Нас ведь там,
наверху, дела ждут...
И они чередой: первыми Корней с Чалкой на поводу, следом Колька да
Сивый, подымались по угору к деревеньке. Правда, спокойный черед, медленное
шествие Сивый вытерпливал не долго. Он и тут, на довольно крутом, на
скользком от мокрой травы подъеме принимался взбрыкивать, галопом
заскакивать вперед всего строя. Колька хохотал, пробовал припускаться с
жеребенком вперегонки. Но состязание такое не выигрывал ни разу.
- У меня ног две, а у него целых четыре! И все резвые! - смеялся
Колька.
Работа, что ожидала их впереди, наверху, для Сивого и для Кольки тоже
была пока что игрою. Это Корней и Чалка к любому делу относились с полным
старанием, всерьез, а жеребенок и мальчик при всем при этом лишь толклись,
мешались рядышком.
Да, по правде сказать, и Чалке изо всех сельских трудов доставался труд
не самый тяжкий. Самую главную, страдную работу на полях и на сенокосных
угодьях исполняли на самоходной технике мужики-трактористы. В том числе и
Колькин отец, Иван.
А Корней с Чалкой, припряженной к легкому, остролемешному плужку,
вспахивали по майской погожей поре соседским старикам и старухам их
невеликие огородцы. Там же в разгар лета "разъезжали", аккуратно пропахивали