"Лев Кузьмин. Конь-беглец" - читать интересную книгу автора

крепка, удушлива, а ловцов трое. Они разделились так, что и копытами их не
достать и вырваться невозможно. Приспешники Палыча, который в понятии Чалки
и был теперь только злодеем мордатым, а более никем, - тащили ее за оба
конца аркана сразу и в стороны, и вперед.
Шофер с грузчиком старались направить Чалку к доскам-всходням, к
опущенному борту автомобиля. Старались, но силы у них не хватало. Мордатый
отпустил в их адрес пару крепких слов, нашарил в траве под изгородью
сучкастый обломок еловой жерди, принялся что есть сил утюжить Чалку по
крупу, по ляжкам, стал гнать ее туда, куда надо.
Чалка не уступала. Полузадушенная, избитая, она хрипела, взлягивала
задом, упиралась передними ногами так, что кованые копыта ее глубоко
вспахивали зеленый дерн, землю. Она все тянулась белыми от ужаса глазами в
сторону Сивого, будто хотела ему крикнуть: "Берегись! Смотри, что творится!"
Но Сивый сам все теперь понял. Он метался вокруг матери, он хотел
прибиться к ней, возможно, даже заслонить собою, да тоже и сразу получил
тяжелою жердью удар.
Тогда он, молодой, гордый, возросший на приволье, яростно, совсем не
по-лошажьи ощерился, устремился в ответную атаку. Мордатый отступил в
перепуге, неловко отшагнул, полетел с ног. А Сивый вновь забегал, закружил
около заарканенной, окончательно измотанной Чалки.
- А-а! - подымаясь с земли, с карачек, вскричал опозоренный
издеватель. - А-а! Так твою так, переэтак! Мы тебя, заступничка, сиволдая,
не станем и ловить! Мы тебя уложим в кузов плашмя, тушей!
Метнулся к грузовику, рывком распахнул кабину, выхватил оттуда
гладкоствольное ружье-ижевку, взвел курок, со всего разворота дал выстрел по
Сивому.
Руки стрелка от злости дрожали, ходили ходуном, и треск выстрела,
взвизг мимолетной пули заставили Сивого лишь вздрогнуть, на миг встать,
оцепенеть. И он так бы и стоял на месте, да подаренное самою природой острое
чувство самосохранения словно бы прокричало ему: "Беги! Уходи отсюда! Тут -
смерть!"
Хрип полузадушенной арканом Чалки тоже как бы подал сигнал: "Моя доля -
конченая, а ты, сынок, спасайся!" - и Сивый ринулся под крутой угор к реке.
Мордатый, неистово бранясь, с ружьем наперевес, нахлопывая по карманам
в поисках второго, набитого порохом и свинцом патрона, зарысил вослед.
Мордатый полагал: доскакав до речного берега, Сивый дальше не денется
никуда. И, действительно, будь эта ловля поразумней: без ругани, без битья,
без стрельбы, то в речку, которую деревенские лошади считали тоже чем-то
вроде быстротекущей изгороди, Сивый бы не бросился.
Но теперь, расплеснув широко брызги, он прянул в самую что ни на есть
стремнину, в упругие, в холодные струи переката, и поток было потащил его,
понес вбок, да молодые, некованые, чуткие копыта скоро ощутили под собою
хрусткие камешки уже близкого мелководья.
Тут грохнул выстрел второй. Свинец на этот раз, хотя и скользом, да все
же горячо полоснул по шее. Боль подхлестнула Сивого пуще страха, он
забурлил, ринулся поперек перекатной быстрины еще напористей.
И вот, почти не оступаясь, в три мощных прыжка Сивый преодолел сыпучий
взъем другого берега и на весь на полный мах пошел-пошел по задичалым, по
некошенным нынче лугам в сторону леса за рекою. Там, на опушке, как бы
кинулись ему встречь непролазные, колючие, в красных пятнах ягод кусты