"Лев Кузьмин. Настоящий медведь" - читать интересную книгу автора

медвежонка. Только Пятаков, хотя во время этих спектаклей улыбался тоже,
потом все равно хмурил брови, все равно говорил:
- И тем не менее, Устинья, ты сотворила глупость. Зря взяла медведя в
дом. Зверь - он зверь и есть. Возрастет - что делать станешь?
- Когда возрастет, тогда будет и видно! - отмахивалась Устинья. - А
пока пускай квартирует у нас с Кружечкой. Мы к нему привыкли.
И подозрительно смотрела на Пятакова:
- Тебе бы его на улицу, да? К твоему разбойнику Шарапу, да?
Пятаков сердился еще сильней, вставал, уходил, крепко хлопал при этом
за собой дверью.


3

А вскоре за коровником на бугре поспела малина. Душистых ягод там было
полно, и Устинья в перерыв перед вечерней дойкой насобирала их целый
эмалированный бидон.
Домой после работы пришла поздно, усталая. Не включая света, отсыпала
лесного лакомства своим питомцам в чашки и улеглась спать.
Сквозь первую дрему она еще слышала, как собачка, вылизывая со дна
ягодный сок, гремит чашкой, крутит ее по полу, а медвежонок над своей
посудиной лишь аппетитно урчит. У медвежонка чашка не вертелась и не стучала
никогда: он все вкусное ел полулежа, крепко обняв чашку лапами.
Устинья подумала: "Вон он какой аккуратный стал у нас Минька-то... Вон
он какой молодец!" - и тут уснула.
А ближе к полуночи ее разбудил непонятный, в потемках даже страшноватый
звук. Под кроватью как будто кто жаловался, да так жаловался, что, наверное,
слышала вся деревня.
Устинья испуганно села, включила свет, заглянула под кровать. Там,
горестно обхватив морду лапами, сидел, раскачивался медвежонок, плакал:
"Уюй, уюй, уюй!"
Кружечка сочувственно подвывала, глядела на Миньку, а меж ними была
пустая чашка, которую они под кровать закатили. И медвежонок все к чашке
принюхивался, опять заводил свое "Уюй!"
- Что, Минюшка? Ягодок еще захотел? Сейчас, сейчас...
И неуклюжая Устинья, сама одышливо охая, вытянула чашку из-под кровати,
сбродила на кухню, натрясла из бидона ягод, поставила Миньке под лавку на
законное место.
Минька ягоды подлизнул вмиг, всхлипнул опять.
- Ну, ты и сладкоежка! - рассердилась Устинья. - Больше, хоть заревись,
не дам. Это у меня на лекарство!
И, печально скуля, Минька ходил по избе всю ночь, и Кружечка ему
подскуливала тоже всю ночь, а наутро Устинья рассказала о происшествии
дояркам и Пятакову.
Доярки засмеялись:
- Поди, опьянел твой Минька с малины-то! Вот и заколобродил, загулял!
А Пятаков рассказ выслушал очень серьезно, заворчал по-прежнему:
- Ерунда! Он не опьянел... Это началось, Устинья, то, о чем я все время
и говорю тебе. Через твое лесное угощение он волю вспомнил, суть свою
медвежью вспомнил и теперь бунтует. Бунтует пока тихо, как младень, но