"Лев Кузьмин. Оля Маленькая" - читать интересную книгу автора

Доходишь до осени - премию дам...
Оля тут так и замерла, и на нее от этакой внезапности накатило прежнее:
- Ой, что вы! Я маленькая!
- Маленькая - не маленькая, но подумай...
И председатель запылил на тележке дальше, повел невиданную
красавицу-корову к ферме, а Оля как застыла на месте, так все и стояла, все
думала.
Размышляла она до самого вечера и дома, пока не пришли с работы мать с
отцом.
Они уж про Красаву знали тоже, они чуть ли не с порога закричали
весело:
- Председателю Семенычу хоть сегодня можно выдать медаль! За старанье,
за то, что раздобыл для фермы этакую новоселку.
И они тоже стали говорить, что Красава для колхоза - сущий клад. И что
председатель с доярками разыскивают хоть какого-нибудь да подпаска в
помощники пастуху. Председатель боится, что старый дед Голубарик за Красавой
не доглядит.
И вот только отец-мать все это проговорили, а Оля и заявляет вмиг:
- Искать "хоть кого-нибудь" незачем... В подпаски иду я.
У родителей в глазах изумление, они даже руками шире дверей развели:
- Как так? Ты же у нас кроха...
- Пусть! Но для новой коровки постараюсь. Очень она мне по сердцу.
И вот раным-ранехонько на другое утро Оля уже шагает вместе со старым
пастухом вслед за колхозным стадом к туманным за деревнею перелескам.
Голубарик - это у пастуха прозвище. Он его себе нажил сам. Благодушный
характером и шибко в старых годах, он всех встречных, поперечных, даже
коров, называет "голубариками". Вот к нему и к самому приклеилось это
словечко, чуть ли не как второе имя. Приклеилось взамен родного, трудно
произносимого - Феофилакт. Феофилакт да еще и Полиектович.
Олю в свою трудовую компанию он принял безо всяких-яких.
Правда, для начала, для порядка критику навел:
- Мне бы все ж лучше какого-никакого, а парнишонку... - Но тут же,
подчиняясь доброте своей, поправился: - Ладно, ничего! Были бы глазки
вострые да ножки шустрые... На-ко тебе, голубушка-голубарик, вицу, ею стадом
и управляй.
У самого пастуха длинный, хлесткий кнут. Но он им коров не стегает. Он
им, когда корова отбивается от общей ватаги, лишь резко хлопает по воздуху.
Хлопок раздается, как выстрел, и непутевая корова, нащелкивая копытами, тут
же трюхает на свое место.
В узком прогоне, не везде как следует отгороженном от распаханных под
озимь полей, коровы все же пробуют в сторону завернуть. И лишь Красава как
взяла курс прямо по дороге, прямо на частые на холмах перелески, так туда и
натопывает.
Идет, качает боками, ото всех своих излишне шустрых рогатых и безрогих
попутчиц чуть сторонится. Не совсем их чурается, но как бы видом своим
степенным, походкою своею деловитой напоминает, что она тут некоторым
легкомысленным шнырам не чета. Что вот уже сейчас, в пути, она думает лишь о
том, чтобы скорее дошагать до пастбища, до росных трав и немедленно
приняться не за глупую, пристойную лишь телятам беготню, а за еду. То есть
за настоящее коровье дело.