"Николай Кузьмин. Возмездие " - читать интересную книгу автора

лейб-медика Боткина.
Отсутствие тел убиенных будоражило особенно изобретательные слухи. Ну,
хорошо, расстреляли одного царя. Но тело-то, тело его где? Сожгли? А зачем?
С какою целью? Так что... Косвенным же доказательством того, что царскую
семью постигла самая жестокая расправа, послужил декрет советского
правительства об антисемитизме. Он появился спустя неделю после расстрела
Романовых. Отныне в молодой Республике Советов любое резкое порицание евреев
будет наказываться смерть. Становилось ясно, что такие устрашающие законы
новая власть принимает неспроста: боится. И боится в первую голову своего
завоеванного народа. Что же касается Европы и остального мира, то перед ними
кремлевские владыки упорно прикрывали зверскую харю личиной
благопристойности и гуманизма: еще в 1922 году нарком иностранных дел
Чичерин врал, что царская семья жива и пребывает в полной безопасности.
Алексей Максимович Горький, лишенный голоса в своей стране,
перетолковывал все слухи по-своему, беспрерывно курил, надсадно кашлял и
таял на глазах. Молодежь в доме по-прежнему шумела и резвилась, Варвара
Тихонова жила у мужа, Андреева все более входила в чрезвычайно нравившуюся
ей роль властной комиссарши. На долю больного старого писателя оставалось
думать, наблюдать и негодовать от сознания своей беспомощности. Вспомнилось,
что Иван Каляев, террорист, убийца великого князя Сергея Александровича, не
стал бросать свою ужасную бомбу, увидев в коляске с князем детей. Эти же...
И словно нарочно пришел Шаляпин, расстроенный до неузнаваемости, ткнулся на
стул напротив друга, очень близко, колени в колени, глаза в глаза и стал
рассказывать о расправе в Алапаевске. Там убили великую княгиню Елизавету
Федоровну и четырех великих князей. Но как убили: скинули живыми в шахту и
бросили туда несколько гранат! Говорят, несчастные жили и мучились трое
суток. Ну, вот зачем эта жестокость? За что? Ради чего?
А негодяй Бухарин, рано облысевший, с тоненькой неразвитой шеей и вечно
мокрыми губами, ликующе оповещал республику, шалевшую от страшных ожиданий:
"Пролетарское принуждение во всех своих формах, начиная от расстрелов и
кончая трудовой повинностью, является, как ни парадоксально это звучит,
методом выработки коммунистического человечества из человеческого материала
капиталистической эпохи".
Так сказать, горячее от крови расстрельное горнило...

После того, как советское правительство сбежало из Смольного в Кремль,
многолюдный Петроград стал быстро пустеть. Покидаемый жителями, огромный
город, к изумлению оставшихся, не производил впечатления заброшенности и
унылости, наоборот, - в его облике открылась не замечаемая прежде
величественность. Вместе-с шелухой разнообразных вывесок слетела вся
житейская пестрота, и прекрасные творения великих зодчих обрели вдруг свою
первозданную стройность и строгость.
Опустошенность и безлюдие пристали граду Петра более, нежели суета.
Тление все же ощутимо являло свои следы: провалились торцы, осыпалась
штукатурка, возле гранитных ступеней набережных наприбивало всяческий
житейский мусор.
В Александровском сквере и на Мойке по ночам сладостно заливались
соловьи. Разве их можно было расслышать при прежнем шуме городском?
Перестали коптить бесчисленные фабрики, и воздух над городом сделался ясен и
прозрачен. Ощутимо запахло морем.