"Николай Кузьмин. Возмездие " - читать интересную книгу автора

власти, болезненно самолюбивой и занятой исключительно охраной своего
положения в стране. Все это - бесспорно, однако следует, не боясь правды,
сказать, что и нас похвалить не за
что. Где, когда и в чем за последние годы неистовых издевательств над
русским обществом в его целом - над его разумом, волей, совестью, - в чем и
как обнаружило общество свое сопротивление злым и темным силам жизни? Как
сказалось его гражданское самосознание, хулигански отрицаемое всеми, кому
была дана власть на это отрицание? И в чем, кроме красноречия и эпиграмм,
выразилось наше оскорбленное чувство собственного достоинства?"
Горький писал гневно, тщательно подбирая обличительные выражения. На
площадную брань, как многие в те дни, он был попросту неспособен. Близкие
люди знали, что он мучительно краснел при слове "штаны".
А между тем эйфория от сокрушения царизма нарастала и мало-помалу
превращалась в настоящую вакханалию уличной толпы - "хлама людского". Идею
всеобщего равенства эта толпа восприняла как право на вседозволенность. Еще
совсем недавно революция представлялась прекрасной женщиной с одухотворенным
ликом. И вдруг она предстала отвратительной бабищей с пьяной харей.
Уже 4 марта, через три дня после царского отречения, толпа солдат
предприняла настоящий штурм Александ-ро-Невской лавры. В толпе изобиловали
матросские бескозырки и бушлаты. Предводительствовала матросами Александра
Коллонтай, дочь царского генерала и пламенная большевичка. Нападавшие были
распалены рассказами о несметных богатствах столичной лавры. Монахи успели
затворить ворота, сели в осаду и тревожно ударили во все колокола...
Разграбили и сожгли дом барона Фре-дерикса, министра царского двора. Самого
барона не застали. Его больную жену выбросили на улицу без одежды (стоял
мороз 17 градусов). Отличился знаменитый актер Мамонт Дальский, хороший
знакомый Максима Горького и Федора Шаляпина. Упившийся лицедей появился из
горящего дома с восторженной рожей и с двумя чучелами медведей... Мстительно
раскопали могилу Распутина и с ликованием сожгли гроб с телом. Некий инженер
Беляев успел схватить с груди покойника иконку Знаменской Божьей Матери. На
обороте иконки были автографы царицы и ее четырех дочерей. Свою добычу
инженер вскоре продал какому-то американскому коллекционеру.
Толпа увлеченно громила дворцы царской знати. Выбивались окна,
обдирались стены, жглись старинные картины, сокрушались статуи. Плечо
пьяного народа раззуделось на весь размах.
С восторженными воплями опрокидывались монументы на площадях.
А многочисленные газеты лишь подзадоривали разрушительную стихию толпы.
Известный публицист Амфитеатров провозглашал: "Каждый царский памятник, по
существу своему, контрреволюционен".
Горький пытался понять и даже оправдать это массовое варварство. Он
вспоминал рассказ врача, свидетельствовавшего мобилизованных мужиков в
начале Большой войны. По его словам, почти все были отмечены следами
жестокой порки. Теперь поротые задницы потребовали справедливого возмездия.
К этому прибавлялось остервенение от нескольких лет бессмысленной и кровавой
войны, от тупости командования, от измен начальства. Накопилось и
взорвалось, грохнуло на всю Планету!
Все чаще в мятущейся душе писателя возникало горькое сомнение: изрядно
побродяжничав, исходив пешком всю Россию, он так и не узнал как следует ее
великого народа. Возмеч-талось о несбыточном, грандиозном, захотелось Европы
в Ко-нотопе! Мужик, основной житель России, виделся не за прадедовской