"Николай Кузьмин. Возмездие " - читать интересную книгу автора

создавшегося положения вышли просто: в пустующий театр стали пригонять
батальоны послушных красноармейцев.
Алексей Максимович Горький, лишенный своей газеты (как бы с отрезанным
языком), мрачно наблюдал, что -делается в завоеванной России. Уже можно было
с уверенностью утверждать, что недовольных в Республике Советов обнаружилось
гораздо больше, нежели довольных (довольство излучали разве что бабы,
солдаты и матросы, промышлявшие ночными обысками и наслаждавшиеся испугом
обывателей). Ликовала какая-то прятавшаяся до сих пор человеческая нечисть.
Завоеватели делали ставку на явных неудачников в жизни, обрадовавшихся
возможности поправить свои делишки при помощи нагана. Осуществлялось
торжество зависти и ненависти, стремление к мстительной расправе.
Оставаясь по-прежнему европейцем, Горький все же понемногу склонялся к
мысли, что России, по-видимому, уготовано стать настоящей колонией очень
маленького, но чрезвычайно изобретательного в своей деятельности народа. В
древнем мире такими колониями становились Ниневия, Вавилон, Тир, Сидон,
Иерусалим, Тивериада, Карфаген, Багдад, Севилья, Гренада, Кордова. Теперь,
как видно, настала очередь Петрограда, Москвы, Киева, Минска, Гомеля,
Жмеринки.
Все реже забегал шалеющий от новостей Шаляпин. Он рассказывал, что в
Академии наук избрали какой-то руководящий Совет, в который вошли дворники,
уборщицы и сторожа. Так сказать, повседневный классовый контроль! А недавно
арестовали двух мальчишек, сыновей слесаря. Они поймали мальчика, сына
врача, и сунули его под колеса трамвая, как классового врага!
От таких рассказов становилось совсем тошно.
Федор Иванович жаловался, что дома нет жизни от попреков плачущей Марии
Валентиновны. Жизнь дорожает стремительно, продуктов не достать ни за какие
деньги. А у него на шее еще первая семья, которая живет в Москве. Шаляпин
признавался, что приходится "вертеться" - так он называл свои усилия
добывать хлеб насущный. Как он узнал, больной несчастный Блок, освободившись
из подвала на Гороховой, отправился на заработки в Москву. Гонорары
оказались мизерными - полторы тысячи рублей за вечер. А фунт сахара стоил
целых пять тысяч!
-Ничего не поделаешь, придется, видно, уезжать, - вздыхал он, пытливо
вглядываясь в завешенные бровями глаза друга.
Уезжать... Этот выход понемногу напрашивался сам собой. Оба они,
великий писатель и великий певец, все больше чувствовали себя лишними на
своей несчастной Родине.
Хозяин Москвы Лев Каменев собрал вокруг себя всю свою многочисленную
местечковую родню и устроил ее в двух реквизированных особняках, - в каждом
по 20 комнат. Сам он с Ольгой Давидовной занимал правительственную квартиру
в Кремле, в Белом коридоре.
Мадам по определенным дням собирала у себя дома избранное общество.
Попасть в ее салон считалось за великое отличие. Чужие туда не допускались.
Привлекательность салона значительно усиливалась изобильным столом.
Хозяева не знали никаких лишений ни с продуктами, ни с напитками. Сама
хозяйка любила разглагольствовать. Осовелые от щедрой выпивки и еды гости
внимали с благоговением.
-Поэты, художники, музыканты не родятся, а делаются, - категорически
заявляла Ольга Давидовна. - Идеи о природном даре выдуманы феодалами, чтобы
сохранить в своих руках художественную гегемонию. Каждого рабочего можно
-->