"Анатолий Кузнецов. Огонь" - читать интересную книгу автора

- Ну, это к Новому году выпускали!
- Вот-вот, я и говорю, что новую надо, пора!
Все промолчали. При виде столь красивой стенгазеты Слава забыл свой
гнев, пошутил о том, о сём, тронул Павла за рукав:
- Ну, мы пошли! Новых вам подвигов! Работайте! Работайте!

- А теперь навестим Федьку Иванова! - кричал Слава, ведя Павла по
немыслимым трапам среди железных стен и шипящих труб; они ползали тут, как
мухи, и, останься Павел один, он бы, пожалуй, и выхода сразу не нашёл.
- Он на заводе? - закричал Павел, чувствуя лёгкий толчок
удовлетворения, что "предсказание" насчёт Иванова сбылось.
- Ага, обер-мастер доменного цеха! Держи карман!
Они нырнули в железную дверь и очутились в огромном, как дворец спорта,
цехе, но в отличие от дворцов тёмном, закопчённом, полном едкого дыма.
Одна стена его была полукруглая, выступающая, как бочка, и Павел понял,
что это бок домны, что цех пристроен к ней. В самом низу этой бочки имелось
ослепительное отверстие, из которого в канаву лилась белая жидкость.
- Хорошо попали, как раз плавку дают! Вон он, вон он!
У канавы в сизом дыму стояли несколько человек в поблескивающих робах,
болтали. Ослепительный металл бежал и бежал себе, домна словно истекала
неторопливо. Всё было очень прозаично, только дым уж очень ел глаза. Но
ничего общего с виденными Павлом киножурналами, никаких снопов искр,
шурующих металлургов в войлочных шляпах, сдвинутых на самую спину. Наоборот,
все были в простых ушанках, только очень уж затрёпанных. И на гигантов не
походили: жиденькие такие, невзрачные мужички.
Подошли ближе. Фёдор Иванов охнул, и они с Павлом обнялись.
О, как Фёдор за эти годы катастрофически повзрослел! Чтобы не говорить,
постарел... Лицо у него и прежде было своеобразное: близко поставленные
маленькие глаза, крупный нос, большой рот, выступающие скулы и торчащие уши.
Теперь глаза совсем провалились под нависшие, кустистые брови, нос стал
красный, рот ещё больше растянулся и окружился складками, и лоб весь в
морщинах, и на переносице глубокие морщины - признак вечной озабоченности. А
уши торчали, как бурые жёваные оладьи, и из них росли кустики волос.
Одет он был не лучше. Ватная телогрейка, на голове бесформенный блин
кепки, блестевшей так, что она казалась металлической. На ногах рыжие,
сбитые сапожищи, в которые заправлены штаны.
- Пошли, что ли, в красный уголок? - пробормотал Фёдор, и Павел со
Славкой охотно поспешили за ним, потому что тут от дыма у них уже
подкатывало к горлу.
Прошли через будку мастеров, где на циферблатах дрожали стрелки, ползли
валики самописцев, торчали внушительные рычаги, и вдруг оказались в длинном
низком зальчике со сценой, рядами скамей, разными знаменами и вымпелами по
стенам и кумачовым плакатом над сценой "Труд в СССР - дело чести, доблести и
геройства".
- О! Стенгазету так и не сменили! - с порога завёлся Слава.
- Гм... Я им говорил, - почесал затылок Фёдор Иванов. - От...
мудрецы...
- Слаба, слаба стенгазета! Нет, так дело не пойдёт: полное
отставание! - разорялся Слава, и уже кто-то побежал кого-то звать, искали
ему какие-то сведения.