"Анатолий Кузнецов. Огонь" - читать интересную книгу автора

- А чёрт его знает, неизвестно! Если начать доискиваться, честное
слово, концов не найти! Никому это не надо. Никому не надо, ни мне, ни
редактору, ни читателю.
Слова его показались Павлу отвратительными, он решил ударить Виктора и
уйти, ибо ещё минута, и он задохнётся в этом дымном подвале.
- Ты... ты...- сказал он, - ты... хамелеон! Таких гадов не только к
газете, к заводу близко подпускать нельзя. На твоих глазах вырос город,
строятся такие домны, каких мир не видел, куда ни глянешь - люди работают,
творят, созидают, а ты жрёшь их хлеб и смердишь, смердишь...
Павел вскочил, шатаясь, прошёл через кухню, где старики и дети
испуганно на него посмотрели, высадил плечом дверь и очутился во дворе.
Он распустил галстук, подставил лицо редким летающим снежинкам и стал
жадно дышать, глотая воздух, как ключевую воду. Ему понравился живописный
дворик, заваленный сугробами в человеческий рост, древняя церквушка, а
ажурные остатки куполов умилили его до слёз. У крыльца стояла прислонённая
фанерная лопата, и, прежде чем уйти навсегда, Павел решил поработать и
прочистить дорожку. Но руки и ноги совершенно не слушались его.
Безрезультатно проскрёб ямки там и сям, отказался от затеи и положил лопату
на лестницу.
Ему стало грустно, невыразимо грустно. Он вспомнил девиц внизу, и его
буквально передёрнуло. Ему хотелось бы поговорить с кем-нибудь умным, добрым
и понимающим, поговорить так просто "за жизнь", без истерики, злобы и
цинизма. С Женей Павловой, например, о которой этот сукин сын Белоцерковский
говорил пакости.
Он приметил, что под стеной есть, кажется, скамейка с чем-то торчащим.
Он ухватился за это торчащее и сдернул ржавый лист железа с шапкой снега.
Под листом оказалась сухая скамейка. Он обрадовался, сел.
Стал лепить снежки и бросать в дерево. К удивлению, снежки попадали в
дерево поразительно точно. Он даже удивился: откуда точность, если он так
пьян, что голова болтается, как мячик? Он закрыл глаза, продолжая лепить и
бросать, и странно: даже с закрытыми глазами он видел, как снежки попадают
точно, так и лепятся в центр чёрного ствола. Уж это чудо он осмыслить никак
не смог.

- Эй! Ты! Замёрзнуть решил?
Белоцерковский стоял над ним, тормоша.
- Ты неправ, Димка, - сказал Павел, очнувшись. - С такими воззрениями
страшно жить, вообще непонятно, зачем жить. Но зачем же до такого цинизма
докатываться? Чтоб кончить самоубийством? Какой позор, как это человека
недостойно!... Димка, Димка!
Краем сознания он отметил, что вокруг совсем стемнело и светит фонарь.
Значит, он просидел на скамье долго, но сколько, понятия не имел.
- Я не заметил, как ты смылся, - говорил Белоцерковский.
- Димка, брат, но в человеке должно же хоть что-нибудь гореть! - сказал
Павел. - Солнце. Костёр. Свечка, наконец, чёрт возьми!
- Ладно, ладно, твоими устами да мёд пить, - добродушно говорил
Белоцерковский, подталкивая его в дом. - Пошли одеваться. По-дурацки как-то
напились. Во-первых, я не Димка...
Тут Павел потрясённо посмотрел на него. Действительно, это ведь не
Димка. Того Димки нет, он умер. Есть Виктор Белоцерковский. Как это он