"Пер Лагерквист. Варавва" - читать интересную книгу автора

всегда, опять прекрасно видели все вокруг, а не только того - одиноко
стоявшего возле дворца. Но все равно - тот был странный какой-то, ни на
кого не похожий. И Варавва не мог понять, как такого могли бросить в
тюрьму, приговорить к смерти, в точности как его самого. Это не умещалось
у него в голове. Конечно, что за дело Варавве, но как могли они осудить
такого? Ясно же, он невиновен.
Да, и вот того повели на распятие - а с Вараввы сняли цепи и отпустили
его на свободу. Он тут ни при чем. Они сами решили. Их воля была
отпустить, кого пожелают, вот они и отпустили Варавву. Обоих приговорили к
смерти, и одного надо было отпустить. Он только диву давался. Пока его
освобождали от цепей, он стоял и смотрел, как того, другого, солдаты
уводят под арку, а на спине у него уже лежит крест.
Он еще долго стоял и смотрел на пустую арку. Потом стражник толкнул его
и крикнул:
- Ну, чего стоишь, рот разинул? Убирайся подобру-поздорову, тебя
освободили!
И он очнулся, и прошел в ту же арку, и там увидел, как тот, другой,
тащит крест, и пошел следом по улице. Варавва сам не знал, почему он за
ним пошел. И почему часами стоял и смотрел на долгие смертные муки, ведь
ему не было до него никакого дела.
Ну а те, которые теснились к самому кресту, они-то за какой надобностью
сюда пожаловали? Видно, по своей охоте. Никто их не неволил сюда
приходить, набираться заразы. Надо думать, близкие друзья и родные.
Странно, заразы они, кажется, совсем не боялись.
Вон та женщина, видно, его мать. Хотя - совсем не похожа. Но кто на
него похож? Лицо у нее было крестьянское, суровое, грубое, и она все
утирала ладошкой губы и нос, потому что из носу у нее текло, она
удерживала слезы. Но она не плакала. Она горевала не так, как другие,
смотрела на распятого не так, как другие. Да, конечно, это была его мать.
Наверное, она жалела его больше, чем все, но будто и обижалась на него за
то, что он тут висит, за то, что дело дошло до распятия. Наверное, он все
же что-то сделал такое, что его распяли - чистого и невинного, а она за
это его осуждала. Она-то знала, что он не повинен ни в чем, на то и мать.
Что бы он ни натворил, она все равно это знала.
У самого Вараввы матери не было. Да и отца тоже, он и не слыхал ни про
какого отца. И родных не было, он не знал никаких родных. Так что, случись
повиснуть на кресте Варавве, не много бы слез пролилось. Не то что из-за
этого. Уж как они били себя в грудь, будто страшнее горя еще не бывало,
как рыдали, как выли - ужас.
Распятого на правом кресте он знал как облупленного. Если б тот вдруг
заметил Варавву, наверняка бы решил, что он явился сюда ради него:
поглядеть, как он получил по заслугам. А Варавва вовсе не ради него
явился. Хоть и не прочь был полюбоваться на его муки. Если кто заслуживал
смерти - так перво-наперво этот подлец. Но не за то, за что осудили,
совсем за другое.
Только зачем смотреть на него Варавве, на него, а не на того, что висел
посредине, ведь пришел он ради него, и висел он тут вместо него, Вараввы.
Это он заставил Варавву сюда прийти, у него была такая власть над ним,
такая сила. Сила? Уж если кто бессильный, так тот. Жальче нельзя было
обвиснуть на кресте, другие двое выглядели куда лучше, мучились, кажется,