"Пер Лагерквист. Освобожденный человек" - читать интересную книгу автора

двойственность, чтобы попытаться объять все? Может, ее двойственная суть -
два лица Януса, обращенные ко дню и ночи, - должна была воплотиться именно
в человеке? И его единая душа - разрываться между светом и тьмой, и в
борьбе соединить в себе их обоих? Не в том ли смысл человеческой участи?
Не потому ли должны мы страдать?
Я держу в руке камешек. Он сверкает всеми красками, переливается,
живет. В нем как бы заключено все богатство и многообразие жизни. Но это
не талисман "на счастье". Не так все просто. Счастья он не приносит -
зато, быть может, приносит нечто большее, более насущно необходимое.
В царской короне бывает особый камень, один среди всех. Тайный талисман
рода, передаваемый из поколения в поколение. Камень судьбы.


Откуда он явился? В каких глубинах был он некогда рожден, чтобы стать
потом многозначным даром жизни, преподнесенным человеку? Известна ли ему
тайна мрака, как известна тайна света? Помнит ли он глубину, где все его
краски гасли - и где они, быть может, снова когда-нибудь погаснут?
Является ли он связующим звеном между царством дня и подземным царством
тьмы, между светом и тенью в душе царя?
По ночам во дворце слышатся его тяжелые шаги, и тени Гадеса следуют за
ним по древним залам, эринии рыщут вокруг акрополя, одиноко возвышающегося
на скале, наводя безотчетный ужас на природу в ее вечном забытьи. Лишь
здесь, на вершине, в обители человека, - лишь здесь могут вынести бремя
судьбы, могут вынести _все_.


Мир дневного света! Разве не в нем все дело? Не в нем ли все _подлинно_
существует? Не ради него ли возникли и небо, и земля? Не ради него ли и
сотворены?
Но где-то в самом сердце творения, в самой сокровенной его глуби, есть,
должно быть, нечто трагическое, кровоточащая рана. Возможно, в момент
творения был нанесен некий смертоносный удар, совершено убийство. И все
сотворенное сразу обрело двойной смысл, тут же стало и отвергнутым,
отмененным. Кровь сочится во вселенной, и, возможно, мы, люди, рождены,
чтобы собрать ее по капле. Ведь только мы оказались способны постичь
драматическую суть спектакля, трагизм страдания - и сами снова и снова
повторяем совершенное преступление.
Есть, быть может, что-то глубоко верное в стародавнем представлении о
том, что грех пришел в мир с человеком - хотя и не в том смысле, как это
понимали в старину. Да и не всегда ли вообще верны оказываются
ветхозаветные представления - хоть и всегда не в том смысле, для каждого
века на свой, новый лад. Разве не преследуют нас эринии, как они
преследовали наших предков с начала времен?
У человека эта загадка жизни, некая трещина в самой ее сердцевине,
нашла свое выражение в чувстве вины, сознании греха. Человеческая душа
умела тревожиться, бояться, терзаться, винить себя, если преступила некий
рубеж. Она сумела взять на себя все мучительное, неразрешимое и нести эту
ношу, как свою собственную. Нести и выдержать. Взять на себя то, что
скрывалось в сердцевине жизни и что непременно должно было найти свое
выражение и тем освободить себя.