"Пер Лагерквист. Улыбка вечности" - читать интересную книгу автора

Наконец костлявый снова заговорил. Подперев голову иссохшей рукой,
уставясь во тьму (мы бы назвали это тьмой), он говорил:
Это было очень давно, но я помню, что жил я у моря. Мне думается , там
я и родился и прожил всю свою жизнь. Но, возможно, меня привел туда случай,
и позже я снова уехал. Теперь я уже не помню, да это и не суть важно. Как бы
там ни было, я помню, что жил я у моря.
Я помню шуршание гальки в прозрачном прибое. Но прежде всего шторм, все
заглушавший, ревущий шторм, и громоздящиеся над водой тучи. И я помню
тишину, застывшую тишину, абсолютное молчание вокруг меня.
Море - вот единственно великое там, внизу. Это их вечность. Я жил у
моря. У меня был дом прямо на берегу, с видом на морские просторы. На одном
из окон стоял маленький, полузасохший комнатный цветок, который я вечно
забывал поливать. Не знаю, почему я его запомнил, он не играл в моей жизни
никакой роли, ведь я жил у моря, И все же я помню его совершенно отчетливо.
Мне запомнилось, что когда я уже должен был умереть, он по-прежнему стоял
там, и я еще подумал: если б мне не предстояло сейчас умереть, мне следовало
бы встать и полить его. Я помню также, что, когда я лежал и смотрел на него,
я думал: как странно, что он переживет меня. Бедняга. Меж тем он не играл в
моей жизни никакой роли, ведь я жил у моря.
Я был весьма значительной фигурой. Насколько мне известно, не было в
мое время человека, которого можно было бы сравнитъ или поставить рядом со
мной. Во всяком случае, мне ничего похожего не ветречалось. Да и не было
мне, в общем-то, дела до людей. Я жил одиноко; наедине с самим собой. Я
слушал шторм и тишину, еще при жизни я был истинно живой, мыслящей
личностью. Все истинно сущее вмещал я в себе. И не было мне равных. Нет, в
самом деле: насколько мне известно, не было тогда на свете человека
подобного масштаба.
Я был словно создан для того, чтобы умереть. Про других ведь этого не
скажешь. А вот я обладал истинной ценностью и истинным весом. Я был истинно
живым. Поэтому я спокойно мог умереть. Просто умереть, и все.
Он умолк. Со свистом выдохнул вовдух.
И снова заговорил, все так же серьезно:
Мне думается, для того чтобы стать мертвым, то есть приобщиться к
вечности, надо действительно что-то собой представлять. Надо стоять вне
жизни и над жизнью в обычном смысле этого слова, а не быть у нее в
подчинении. Я, например, как я уже упоминал, и представлял собой именно
такое явление.
В разговор снова вступил второй собеседник. Он сказал:
Ни в коей мере не соглашаясь с тем, что тут было сказано, хочу
заметить, что я в жизни тоже был личностью весьма замечательной. Хота мне
совсем не по душе говорить так о самом себе. Я был, - если и не в своих
собственных глазах, то в глазах других, - самым необыкновенным человеком из
всех, когда-либо живших на земле. Мне выпала жизнь в богатстве и славе, я
создавал одно великое творение за другим, совершал подвиг за подвигом, что
навечно сохранятся в памяти людей. Сам я, однако, уже забыл, что именно я
совершал. Оно и к лучшему: вспоминать здесь про все про это было бы слишком
мучительно. Ведь сейчас я вовсе не ощущаю себя явлением из ряда вон
выходящим. Я кажусь себе существом самым что ни на есть заурядным, на
редкость незначительным.
Я-то был словно создан для того, чтобы жить. Сидеть вот так вот здесь