"Сельма Лагерлеф. Шарлотта Левеншельд" - читать интересную книгу автора

подпирать стены. И, как уже упоминалось, не один только водяной пел серенады
перед домом Экенстедтов, но звучали они не под окнами дочерей, а единственно
лишь под окнами полковницы. Юные поэты готовы были без конца слагать стихи в
честь Б. Э., но ни один из них не удосужился сочинить и двух строф в честь
Е. Э. или Ж. Э.
Злые языки утверждали, что когда однажды некий подпоручик вздумал
посвататься к маленькой Еве Экенстедт, то получил отказ, так как полковница
сочла, что у него дурной вкус.
Был у полковницы и полковник, славный и добрый малый, которого весьма
высоко ценили бы повсюду, но только не в Карлстаде. Здесь его сравнивали с
женой, и когда он появлялся рядом с нею, такой блестящей, такой
обворожительной, неистощимой на выдумки, полной живости и веселья, то всем
казалось, что он смахивает на деревенского помещика. Гости, бывавшие у него
в доме, едва давали себе труд выслушивать его; они, казалось, вовсе его не
замечали. Разумеется, не могло быть и речи о том, чтобы полковница позволила
кому-либо из обожателей, увивавшихся вокруг нее, хоть малейшую вольность; в
этом ее нельзя было упрекнуть. Но ей никогда не приходило в голову возражать
и против того, что муж постоянно остается в тени. Должно быть, она полагала,
что ему лучше не привлекать к себе особого внимания.
Но у этой очаровательной, окруженной всеобщим поклонением полковницы
были не только муж и дочери. У нее был еще и сын. И сына своего она обожала,
его она боготворила, его выдвигала на первое место при всяком удобном
случае. Вот уж его-то не следовало третировать или не замечать тем, кто
желал быть снова приглашенным в дом Экенстедтов. Впрочем, нельзя отрицать и
того, что полковница вправе была гордиться сыном. Мальчик был и умен, и
приветлив, и красив. Он не был ни дерзок, ни назойлив, как другие
избалованные дети. Он не отлынивал от занятий в гимназии и никогда не строил
каверз учителям. Он был более романтического склада, нежели его сестры. Ему
не минуло и восьми лет, когда он начал сочинять премилые стихи. Он мог
прийти к матери и рассказать ей, что слышал, как водяной играл на арфе, или
видел, как лесные феи танцевали на лугах Вокснеса. У него были тонкие черты
лица и большие темные глаза; он был во всех отношениях истинным сыном своей
матери.
Хотя сердце полковницы всецело принадлежало сыну, однако никто не мог
бы упрекнуть ее в материнской слабости. Во всяком случае, Карл-Артур
Экенстедт должен был прилежно трудиться. Мать ценила его превыше всех других
людей на земле, но именно поэтому ему пристало приносить из гимназии лишь
самые лучшие отметки. И все замечали, что полковница никогда не приглашала к
себе в дом учителей, в классы которых ходил Карл-Артур. Никто не должен был
говорить, что Карл-Артур получает высокие отметки оттого только, что он сын
полковницы Экенстедт, которая дает такие прекрасные обеды. Вот какова была
эта женщина!
В аттестате, полученном Карлом-Артуром по выходе из карлстадской
гимназии, стояли одни отличные отметки, совсем как в свое время у Эрика
Густава Гейера. И вступительные экзамены в Упсальский университет были для
него, так же как и для Гейера, сущим пустяком. Полковница много раз видела
маленького, толстого профессора Гейера и даже бывала его дамой за столом.
Спору нет, человек он даровитый и замечательный, но ей казалось, что у
Карла-Артура голова устроена ничуть не хуже и что он также когда-нибудь
сможет сделаться известным профессором и удостоиться того, что кронпринц