"Сельма Лагерлеф. Шарлотта Левеншельд" - читать интересную книгу автора

Карл-Артур готовится держать экзамен на кандидата, а это требует изрядного
времени. Пусть-ка вообразит себе, что это значит - держать экзамен по всем
предметам, которые читаются в университете. Тут и астрономия, и
древнееврейская письменность, и геометрия. Скоро со всем этим не
разделаешься. По мнению полковницы, экзамен был чрезмерно суров, и в этом
все были с нею согласны, но тут уж ничего нельзя было изменить даже ради
Карла-Артура!
В конце осени 1829 года, в седьмом семестре, Карл-Артур, к великой
радости полковницы, сообщил, что намеревается писать сочинение по-латыни.
Само по себе испытание не составит особой трудности, но оно очень важно,
ибо, чтобы быть допущенным к экзамену, надо успешно написать сочинение.
Для Карла-Артура это отнюдь не было событием. Он писал лишь, что
неплохо бы покончить с латинским сочинением. У него ведь никогда не было
неладов с латынью, как у всех добрых людей, и он вполне мог рассчитывать,
что все пройдет как нельзя лучше.
В том же письме он упоминал, что пишет своим любезным родителям
последний раз в нынешнем семестре. Как только станет известен исход
испытания, он тотчас же отправится в путь. И он твердо убежден, что в
последний день ноября сможет заключить в объятия родителей и сестер.
Впоследствии Карл-Артур был очень рад тому, что это испытание не
являлось для него событием, ибо на латыни он срезался. Упсальские профессора
позволили себе срезать его несмотря на то, что в аттестате карлстадской
гимназии у него стояли лишь самые высокие отметки. Он был скорее смущен и
удивлен, нежели обескуражен. Он не сомневался, что знал латынь достаточно,
чтобы выдержать экзамен. Разумеется, досадно было возвращаться домой,
потерпев неудачу, но он надеялся, что родители, и уж во всяком случае мать,
поймут, что дело тут, должно быть, в каких-то придирках. То ли упсальские
профессора желали показать, что взыскивают более строго, нежели
гимназические учителя в Карлстаде, то ли сочли его чересчур самонадеянным
оттого, что он не посещал некоторых лекций.
Между Упсалой и Карлстадом было много дней пути, и можно сказать, что к
тому времени, когда Карл-Артур тридцатого ноября в сумерках миновал
восточную заставу, он совсем забыл о своей неудаче.
Он был доволен, что приезжает точно в день, назначенный им в письме. Он
думал о том, что матушка, должно быть, стоит сейчас у окна, высматривая его,
а сестры накрывают стол для кофе.
Все в том же безмятежном расположении духа проехал он весь город и
выбрался наконец из узких и кривых улочек к западному протоку реки, на
берегу которого находился дом Экенстедтов.
Боже, что это? Весь дом озарен огнями, он светится, точно церковь
рождественским утром. И сани с закутанными в меха людьми стрелой проносятся
мимо, явно направляясь к его дому.
"У нас, верно, какое-то торжество",- подумал он с легкой досадой.
Он утомился с дороги, а теперь ему не удастся отдохнуть: придется
переменить платье и до полуночи быть с гостями.
Внезапно его охватило беспокойство. "Только бы матушка не вздумала
затеять торжество из-за моего латинского сочинения".
Желая избежать встречи с гостями, он попросил кучера подъехать к
заднему крыльцу.
Спустя несколько минут послали за полковницей. Не угодно ли ей будет