"Лазарь Лагин. Броненосец "Анюта"" - читать интересную книгу автора

без карты, без ориентиров, заботясь только о том, как бы не подставить ветру
и волне борт, потому что тогда уже ничто не поможет, - тогда "оверкиль" - и
конец.
Как бы не подставить борт! Эта задача возникала столько же раз, сколько
волн пришлось пересечь лимузину. Кутовой держал прямо по волне вырывавшийся
из рук штурвал, а когда, несмотря на все его старания, лимузин все же
пытался уйти в сторону, Аклеев ухватывался за правый, свободный край своего
тяжелого фанерного паруса, обливаясь потом,отводил его на себя,и лимузин
снова шел так, как ему полагалось. Трудность была не столько в сложности и
рискованности маневра, сколько в ужасающей монотонности работы, которую
приходилось проделывать и на штурвале и с парусом. Десятки, сотни, тысячи
волн! И за ними катились десятки, сотни и тысячи других волн, и казалось,
что нет и никогда не будет им ни конца, ни краю. А ведь каждая из них могла
погубить это утлое и израненное деревянное суденышко.
Кончился без заката безрадостный и трудный день, быстро надвинулась
ночь, а волны все вырастали одна за другой, швыряли лимузин, шлепались о его
многострадальные борта, шипели и оставались позади, поблескивая своими
фосфоросцирующими пенистыми гребнями.
Вдруг застучал по палубе и крыше лимузина теплый дождь. Бушлат,
фланелька, тельник и брюки Аклеева промокли до последней нитки. Дождь
перестал так же неожиданно, как и начался.
В сплошном покрове быстро мчавшихся туч стали появляться окна
темно-синего неба, в которых мелькали одинокие звезды. Окон становилось все
больше и больше, постепенно очистилась от туч северная часть небосвода,
порывы ветра становились реже и слабее. Часам к пяти утра ветер настолько
затих, что из смертельной угрозы превратился в источник легкой прохлады и не
опасной для лимузина, двигательной силы.
Прошло еще часа два, и совсем не стало ветра. Снова безраздельно
владычествовало в безупречно чистом небе нежаркое еще утреннее солнце. Снова
искрилось под его лучами просторное и бескрайнее синее море, все в легких и
мирных, угасающих волнах.
Аклеев отвел в сторону свой фанерный, честно послуживший парус и по
щиколотку в воде прошел мимо спавшего на сиденье Вернивечера в моторную
рубку.
Кутовой, не доверяя своим морским познаниям, не решался без приказания
Аклеева оставлять штурвал. Он сидел, откинувшись назад, бесконечно усталый
от непрерывной и непривычной борьбы с разбушевавшимся морем. Его смугловатое
лицо осунулось, глаза ввалились. Завидев Аклеева, он устало улыбнулся:
- Живой, значит?
- Мокрый, но живой! - весело отозвался Аклеев. - А ты, браток, ну, ей
же богу, молодец! Как по пятому году службы. Честное пионерское!...
И так как, произнося эти слова, Аклеев окинул взором тесное помещение
рубки, то Кутовой почему-то понял их не как одобрение его работы во время
минувшего шторма, а как высокую оценку специально-морских качеств его
организма.
- А ты думал что? - удовлетворенно промолвил он, и на его щеках снова
заиграли хитрые ямочки. - Ты думал, если я на кораблях не плавал, так я
травить буду? А я вот нарочно решил: сдохну, а не буду травить!...
Кутовой был так простодушно горд небогатым своим достижением, что
Аклеев не стал его разубеждать.