"Имре Лакатос. Фаллибилизм против фальсификационизма " - читать интересную книгу автора

эта демаркация почти тождественна его известному критерию демаркации между
наукой и метафизикой.
Поппер первоначально имел в виду только теоретический аспект проблемных
сдвигов, что нашло выражение в гл. 20 [153] и дальнейшую разработку в [157]
Впоследствии он добавил к этому обсуждение эмпирического аспекта ([160]).
Однако запрет, наложенный Поппером на "конвенционалистские уловки" в одних
отношениях слишком строг, в других - слишком слаб Он слишком строг,
поскольку, согласно Попперу, новый вариант прогрессивной программы никогда
не принимает уменьшающую эмпирическое содержание уловку, специально для
поглощения аномалии; в таком варианте невозможны констатации вроде
следующей- "Все тела подчиняются законам Ньютона, за исключением семнадцати
аномальных случаев". Но так как необъясненных аномалий всегда сколько
угодно, я допускаю такие формулировки: объяснение есть шаг вперед (т. е.
является "научным"), если, по крайней мере, оно объясняет некоторые прежние
аномалии, которые не получили "научного" объяснения ранее. Если аномалии
считаются подлинными (хотя и не обязательно неотложными) проблемами, не так
уж важно, придаем ли мы им драматический смысл "опровержений" или снижаем
его до уровня "исключений"; в таком случае различие чисто лингвистическое.
Такой уровень терпимости к ухищрениям ad hoc позволяет продвигаться вперед
даже на противоречивых основаниях. Проблемные сдвиги могут быть
прогрессивными несмотря на противоречия. Однако запрет, налагаемый Поппером
на уловки, уменьшающие эмпирическое содержание, также слишком слаб с его
помощью нельзя, например, разрешить "парадокс присоединения" или исключить
ухищрения ad hос. От них можно избавиться только потребовав, чтобы
вспомогательные гипотезы формировались в соответствии с положительной
эвристикой подлинной исследовательской программы. Это новое требование
подводит нас к проблеме непрерывности в науке.
Эта проблема была поднята Поппером и его последователями. Когда я
предложил свою теорию роста, основанную на идее соревнующихся
исследовательских программ, я опять-таки следовал попперовской традиции,
которую пытался улучшить. Сам Поппер еще в своей "Логике открытия" 1934 г.
подчеркивал эвристическое значение "влиятельной метафизики", за что
некоторые члены Венского кружка называли его защитником вредной философии.
Когда его интерес к роли метафизики ожил в 50-х гг., он написал очень
интересный "Метафизический эпилог" к своему послесловию "Двадцать лет
спустя" к "Логике научного исследования" (в гранках с 1957 г.). Но Поппер
связывал упорство в борьбе за выживание теории не с методологической
неопровержимостью, а скорее, с формальной неопровержимостью. Под
"метафизикой" он имел в виду формально определяемые предложения с кванторами
"все" или "некоторые" либо чисто экзистенциальные предложения. Ни одно
базисное предложение не могло противоречить им из-за их логической формы.
Например, высказывание "Для всех металлов существует растворитель" в этом
смысле было бы "метафизическим", тогда как теория Ньютона, взятая сама по
себе, таковой не была бы. В 50-х гг. Поппер также поднял проблему, как
критиковать метафизические теории, и предложил ее решение. Агасси и Уоткинс
опубликовали несколько интересных статей о роли такой "метафизики" в науке,
в которых связывали ее с непрерывностью научного прогресса.325 Мой анализ
отличается от них тем, что, во-первых, я иду гораздо дальше в стирании
различий между "наукой" и "метафизикой", в смысле, который придан этим
терминам Поппером; я даже воздерживаюсь от употребления термина