"Вокруг света за погодой" - читать интересную книгу автора (Санин Владимир Маркович)

Обрастаю знакомствами

«Академик Королев» — флагман дальневосточной — научной эскадры. Вслед за ним в море вышли еще три корабля, и через несколько дней мы встретимся в океане, построимся ромбом и, соблюдая равнение, строевым шагом пойдем к экватору.

Нас на корабле сто сорок два человека. Весь экипаж и большая часть научного состава — дальневосточники. Кроме московского отряда, о котором я уже упоминал, на борту находится группа эстонских астрофизиков во главе с молодым доктором наук Юло Мулламаа (обещаю отныне ограничиваться одним именем), пятеро ленинградцев, из которых двое — студенты географического факультета университета; две ученые дамы из Новосибирска, специалисты по спутниковой информации, и, наконец, их земляк — самый молодой на судне кандидат наук Петр Юрьевич Пушистов.

Петя — мой первый добрый знакомый. Он крупный и сильный, его массы и энергии вполне хватило бы на двух ученых. У него широкие плечи и грудь, мускулистые руки и мощный лоб, который продолжает расширяться за счет волос, с пугающей быстротой покидающих Петину голову. Коренной сибиряк, выросший в деревне, Петя обожает Сибирь, физический труд на свежем воздухе, науку и своего шефа академика Марчука, про которого может рассказывать часами. В двадцать восемь лет Петя уже заведует лабораторией и ведет самостоятельную научную программу — совсем не мало для человека, поднявшегося по ступенькам науки без посторонней помощи. Он бесспорно умен, общителен и обладает хорошим чувством юмора — весьма привлекательное сочетание.

Еще одно прекрасное качество нашлось у Пети — доброта. Когда он узнал, что я не имею к науке вообще и к его любимой метеорологии в частности никакого отношения, он отнесся ко мне с редкостной снисходительностью. Бывает, утешал он, что и литераторы приносят людям некоторую пользу. Да, да, безусловно бывает. И вообще уважения достоин каждый человек, хорошо делающий свою работу.

Не всем же быть учеными, кому-то нужно и книжки писать, закончил он, сочувственно глядя на меня.

Я тут же решил, что Петя именно тот человек, который может ввести меня в курс дела, и попросил его популярно изложить суть нашей программы. Петя с готовностью согласился, подумал, с чего начать, и спросил, что я знаю о воздушных течениях. Я уклончиво ответил, что воздушные течения — это не мой конек, но кое-что о них мне известно. Например, что в отличие от морских течений они состоят из воздуха. Петя чуточку изменился в лице и поинтересовался, каково мое отношение к математическому моделированию атмосферных процессов. Я честно признался, что своего окончательного отношения к этому моделированию еще не выработал, поскольку слышу о нем первый раз в жизни. Петя почему-то стал нервничать, протер очки и тихо осведомился, какие монографии о взаимодействии океана и атмосферы я проштудировал. Я чуть было не выпалил, что крупнейшими авторитетами по этому вопросу считаю Джека Лондона и Майна Рида, но подумал, что такой ответ может Петю не удовлетворить.

Поэтому я ограничился заявлением, что, по моему глубокому убеждению, такое взаимодействие имеет место. В самом деле, продолжал я развивать свою мысль, а почему бы и нет? С одной стороны — океан, а с другой — атмосфера. Что им еще делать, если не взаимодействовать? Со скуки помрешь!

Петя поспешно согласился с этой мыслью и заметил, что его скромные познания вряд ли расширят мой кругозор. Он очень извиняется, но столь интенсивная научная беседа его несколько утомила.

К тому же у него сильно разболелась голова и ему нужно срочно принять таблетку анальгина. На том мы и расстались. Уж эти мне ученые!

В отличие от Пушистова Виталий Сергеевич Красюк не заводил меня в дебри науки. Он старше Пети, опытнее его и сразу понял, что его ждет на этом тернистом пути. Виталий Сергеевич, или Вилли, как его зовут друзья, — кандидат наук, океанолог. Он уже давно москвич, но родился и получил образование в Одессе, которую любит преданно и самозабвенно.

— Океан, течения, атмосфера… — Вилли пренебрежительно махнул рукой.

— Я вам дам учебник, сами почитаете… Лучше я расскажу вам об Одессе. Вы, конечно, были в Одессе и знаете лестницу и Дюка…

Вилли высокий, чуть сутулый, любознательный и веселый. Его одесская тема неистощима, мы ею будем обеспечены на все плавание.

Вилли это гарантирует. А как-нибудь потом он расскажет про течения, а еще лучше про Нефтяные Камни, на которых он провел несколько лет, про Париж, Бордо и Лондон, где он был на конференциях, и про многое другое, а сейчас ему некогда, нужно работать.

В поисках собеседников я отправляюсь на корму, но море немного штормит, баллов под пять, накрапывает дождик, и корма, главный судовой клуб и «вечевая площадь», пустынна. Что ж, море тоже собеседник, причем из самых лучших. Оно умеет слушать, не перебивая и ничем не проявляя недовольства и скуки. Какая жалость, что только слушать, сколько бы оно могло рассказать! Оно знает главную тайну бытия — как зародилась жизнь. Люди могут выдвигать гипотезы и строить теории, а море знает. Как сказал не помню кто: «Люди кружатся и гадают, а тайна сидит в середине и знает». Сто лет назад многие были шокированы, когда им дали понять, что их предки резвились на деревьях, цепляясь хвостами за сучья. Теперь уже родство с обезьяной никого не оскорбляет; объявились куда менее почтенные предки; ведь, по общепринятой гипотезе, жизнь-то зародилась в океане. А раз так, то можно представить себе, что именно оттуда миллиарды лет назад выбрались на сушу существа, дерзко решившие рано или поздно стать человеком. Вообразите, какой-нибудь высокочтимый лорд вылавливает из пруда не просто карпа, а своего дальнего родственника! И карп с упреком говорит: «Постыдился бы! Мы с тобой одной крови — ты и я». Рехнуться можно!

Человечество вышло из моря и понемногу возвращается к нему.

Пока только в фантастике, а пройдет сто, пятьсот, тысяча лет — и там, где плещутся волны океана, появятся плавучие города и страны, люди-амфибии заселят Маракотовы бездны. Море необъятно, оно всех примет и прокормит…

От дальнейших туманных мыслей меня отвлекает появление «бога погоды» — шефа синоптиков Александра Васильевича Шарапова.

Как только погода портится, Александр Васильевич становится самым популярным на судне человеком: у него всегда можно узнать свежие новости. А одна новость может оказаться чрезвычайно злободневной.

Дело в том, что в полутора тысячах миль от нас образовался тайфун.

Несколько дней подряд на диспетчерских совещаниях все с растущим интересом следили по синоптическим картам за его движением. Сначала он, как доложил Шарапов, сместился на северо-запад, параллельно нашему курсу, и все успокоились. Потом тайфун стал отклоняться на север, и все засуетились, потому что мощность этого изверга 10 баллов и будет мало хорошего, если он зацепит нас своим хвостом.

— Ну, как поживает «Бэйб»? — поинтересовался я, фамильярно называя тайфун по имени, которое он, едва родившись, уже успел получить.

— Ловит нас, как муху, — отозвался Александр Васильевич и, оценив мое повышенное внимание, добавил: — Видимо, ничего у него не выйдет, ускользнем. Пока он еще только в первой фазе.

Я кивнул. Про фазы я уже слышал. Первая — это депрессия, вторая — шторм, третья — сильный шторм, а четвертая — тайфун. Конечно, неплохо бы с ним познакомиться поближе, но лучше не надо. Лучше про тайфуны читать в книгах и смотреть на них в кинохронике.

Будто угадав мои мысли, Александр Васильевич поведал: — Наши кинодеятели ко мне по десять раз на день пристают: какие перспективы? Очень им хочется снять тайфун, переживают, как бы не прошел мимо. Докаркаются, черти.

У нас на борту киногруппа из Владивостока, Василий Рещук и Валентин Лихачев. По заказу Центрального телевидения они будут снимать фильм о нашей экспедиции и, как и все операторы, мечтают о таких кадрах, чтобы зритель «стонал и плакал». Но остальные сто сорок человек на корабле от всей души надеются, что эти мечты не осуществятся. Нам, в нашем тринадцатом рейсе, такие приключения ни к чему. Нам бы лучше, чтобы Вася и Валентин всю дорогу снимали гладкое, как полированный стол, залитое солнцем море.

Я продолжаю с удовольствием беседовать с Александром Васильевичем, он мне симпатичен. Ему уже пятьдесят пять, он невысок, но коренаст и, видимо, силен. У него типично боксерская походка, голова чуть наклонена вперед, а руки согнуты в локтях — так и кажется, что он вот-вот примет основную стойку. В прошлом молодой Шарапов был чемпионом Таджикистана по боксу, и, хотя с тех пор прошло больше тридцати лет, выправка сохранилась, да и сила тоже. В последние годы доцент Шарапов преподает в Дальневосточном рыбном институте, но как только выпадает счастливая возможность, уходит в море. Вряд ли найдется капитан, который не мечтал бы заполучить себе такого синоптика.

Мир тесен! Владимир Панов, бывший начальник станции Северный полюс-15, на которой мне довелось дрейфовать, занялся проблемой обледенения судов. И вот оказалось, что Александр Васильевич не только хорошо знает Панова, но даже вместе с ним работал над этой проблемой в дальневосточных морях.

— Мы с Володей вышли в Охотское море на небольшом судне, специально оборудованном для натурных испытаний, — рассказывает Александр Васильевич. — Обледенение — страшная штука, ведь оно иной раз завершается «оверкилем», когда судно опрокидывается и гибнет со всем экипажем. Был, правда, случай в Беринговом море, когда один человек спасся — сумел забраться на киль и, хотя его сбросило волной, продержался до подхода спасательной партии. Но этот случай нетипичен, обычно экипаж погибает. Нашей целью было изучить физику образования льда и поведение судна во время обледенения. Поэтому мы не только его не избегали, а наоборот, шли навстречу, «создавали условия»: судну — лед, себе — острые ощущения. Как-то лег спать, вдруг прибегает капитан, глаза квадратные: «Вставай!»

Судно теряет остойчивость, ложится и задумывается! Ну, «задумывается» — это значит не ведет себя нормально, как ванька-встанька, а ложится на один борт, медленно-медленно поднимается, а потом на другой борт — вроде бы размышляет, что делать дальше. Верный признак того, что остойчивость на пределе. Я капитану: «К берегу, быстро!» Вернулись в Находку, зашли в бухту и сделали кренование: весь экипаж выстроился и по команде — сначала к одному борту, потом к другому. А на палубе стоит маятник и отмечает угол крена, по которому и определяется остойчивость. Тогда-то мы и поняли, как счастливо избежали «оверкиля»… В ту экспедицию пришли к выводу, что обледенение происходит в основном за счет брызг морской воды и усугубляется, если в это время идет снег. По мере обледенения все больший процент льда приходится на рангоут (мачты, реи) и такелаж.

Этот лед самый опасный, поскольку расположен он значительно выше центра тяжести судна, и его следует обкалывать в первую очередь…

Впрочем, стоит ли вспоминать про лед, когда вот-вот начнем загорать?

В заключение нашей беседы Александр Васильевич сделал мне лестное предложение. Дело в том, что он пишет учебник и хочет опробовать на непосвященном доступность изложения материала. Не желаю ли я прослушать цикл лекций по метеорологии и смежным дисциплинам?

Разумеется, я с благодарностью принял предложение, и если читатель будет недоволен научной эрудицией автора, то в этом виноват не Александр Васильевич, а его рассеянный великовозрастный ученик.