"Франтишек Лангер. Розовый Меркурий " - читать интересную книгу автора

чиновник аргентинской почты, искавший и не нашедший о них сведений в
почтовых инструкциях. Заработала бюрократическая машина. Наконец,
аргентинский министр почт и финансов прислал на Огненную Землю своего
почтмейстера. Тот конфисковал у бедного Поппера запас марок и набор
штемпелей и начал взимать его десять сентаво для аргентинской поч товой
казны. Если бы это был настоящий колонизатор, а не Поппер, то он использовал
бы начавшееся короткое волнение среди золотоискателей и отторгнул бы новые
территории от страны-метрополии. Но вскоре волнение улеглось, и Поппер стал
предметом новых шуток среди своих временных сограждан. Они помогали ему
составлять прошения с тре бованием вознаграждения со стороны аргентинского
правительства, затем - заявления и жалобы о возвращении прав и миллионном
возмещении убытков и, наконец, письма, уг рожающие неприятельскими
действиями, даже вооруженными. Все эти документы были пересыпаны словами
угроз и ругательств. И когда он в своих корреспонденциях начал также
ссылаться на вмешательство австрийского консула из Буэнос-Айреса, пришло ре
шение, лишившее золотоискателей их забавы, но с радостью принятое Поппером:
консул предложил ему бесплатное возвращение в Прагу.
Поппер пустился в путь с тощим узелком в руках. В кармане, кроме
нескольких пе зет, собранных для него его приятелями с Огненной Земли,
лежала книжка стихов короле вы. Он перечитывал ее в уголке трюма во время
всего шестинедельного трудного плаванья.
Таким образом, основатель новой почтовой системы вернулся через
Атлантический океан в Прагу, ко мне, к господину Гринфельду, к своему
ремеслу назойливого шнорера, на пост десятого набожного еврея в Староновой
синагоге. То, что он пережил, оставило лишь один видимый след, а именно -
его марки, которые он присылал мне. Они лежали в моем бельевом шкафу.
Разумеется, что он и не подумал, хотя я напомнил ему об этом, за требовать
для своих марок официального признания в Берне (все равно это было бы на
прасно, раз не существовали ни колония Поппер, ни другие). Теперь эти марки
были про сто игрушкой частного лица. Я знал, что значение их даже еще
меньше, что это лишь кви танции убогого шнорера за подаренное подаяние.
И все же их наклеивали на письма, шедшие почтовой пересылкой через
Огненную Землю, и оттуда, возможно, они пересекли половину земного шара. И
можно было бы найти для них аналогию с другими марками, существовавшими в
мире, которая дала бы им право также очутиться в альбомах серьезных
коллекционеров и подняться в цене. Та ким способом Попперу была бы оказана
помощь. Я пытался продать их в разных местах, но люди и даром не брали их. А
о серьезных коллекционерах и говорить не приходится.
Поппер опять шноровал, и жилось ему неважно. Я стал уже забывать о его
марках. Но вот, года два назад, он явился ко мне и расплакался. Я было
испугался, что его снова высылают куда-то за море. Оказалось другое. Его
посылают в богадельню. Это делает уже не господин Гринфельд, прошло уже
порядком лет, как он умер, царство ему небесное, говорил Поппер, тот был
хороший и ласковый. А вот эти молодые евреи не умеют ценить старого
единоверца, который попрошайничал еще у их отцов, если не у дедов, и намере
ваются запихнуть его в богадельню, чтобы им не приходилось раз в неделю
впускать его в дом. Это его-то, свободного и независимого человека!
Ничего нельзя было поделать. Поппер должен был уйти в богадельню. И
тогда я за думался: филателия за столько лет разрослась, неужто нет в ней
уже места и для других людей, кроме серьезных коллекционеров? Неужто не