"Борис Лапин. День тринадцатый (Авт.сб. "Первый шаг")" - читать интересную книгу автора

протяжный вскрик. Это Пирожков командовал: "Еще взяли!" Сыч не командовал,
не умел, Илья тем более отродясь голоса не повышал.
Без десяти двенадцать строительная разноголосица обрывалась, и, Юлька
накрывала на стол. Парни являлись уже умытые, взбудораженные, до крайнего
допустимого предела голодные - и без лишних слов наваливались на еду. А
Юлька стояла за их спинами, дородная, чинная, хлебосольная, и, сложа руки
на груди, ревностно следила, как они едят, нравится ли, все ли в порядке,
чтобы, упаси бог, не прозевать с добавкой, подкинуть хлеба, подлить чаю.
Но все покуда шло благополучно, и на аппетит никто не жаловался, кроме
Вальки Сыча, а Валька не в счет. Да по такой работке на свежем воздухе и
черствый хлеб сойдет за домашние пельмени.
Однако Юлька, стряпуха уже со стажем, на один аппетит научилась не
полагаться, не доводить до того рокового момента, когда все та же каша,
которая и вчера, и позавчера, и десять дней назад была "пальчики
оближешь", - и вдруг вместе с миской летит в изумленную физиономию
поварихи. И она вдобавок к тому скромному запасу, который всегда имела
сверх официальной накладной, облазила и обшарила округу в поисках
дикорастущего подспорья к меню - вспомнила детство, когда каждое лето
гостила у деда и бегала с деревенскими ребятишками в лес, принося вечером
беремя черемши и дикого луку. Вот, и здесь в тенистой излучине реки
нарвала она охапку духовитой сочной черемши - сколько могла унести, явно
сверх реальных нужд. Думала еще борщевика прихватить и знала, что
съедобным, что хорош в супе, да побоялась - то ли у него листья идут в
ход, то ли молодые стебли, то ли корни. И на страх и риск вместо обычного
супчика "макароны с тушенкой" сымпровизировала неведомый кулинарной науке
"зеленый таежный борщ".
Как его хвалили, как поглощали, как тянулись за прибавкой! - впервые не
хватило бака, и поварихе ложки хлебнуть не осталось. Но этот простительный
количественный просчет настолько компенсировался обилием самых искренних и
восторженных комплиментов, что непривычная к такому Юлька раскраснелась,
расчувствовалась и до того похорошела, что даже Илья глянул на нее
по-особому, а Сыч тот взгляд перехватил и еще больше помрачнел. Юлька же,
разливая типовой вишневый кисель, подумала с затаенной гордостью, что
профессию ей Трасса выбрала правильную: иной истинной красавице,
где-нибудь в конторе сидящей, во всю жизнь не выпадает столько
комплиментов, сколько самой невидной поварихе за один только удачно
собранный супчик.
А когда перемыла посуду и вышла из вагончика, парни вместо обычного
перекура как один примостились вокруг ее впрок припасенной черемши,
дергали из мешка пучками, тыкали в миску с солью и смачно жевали, изредка
пощипывая зачерствевший каравай. И от всего несметного запаса остались уже
рожки да ножки.
- Еще не наелись, родименькие? - вырвалось у нее.
- Что ты; Юлька, сытые от пуза, - тяжко отдуваясь, за всех ответил
Арканя. - Смак, не оторваться!
И умяли всю до перышка.
Это был ее триумф, ее "звездный час", если только мыслим таковой у
поварихи, и Юлька не преминула этим особым часом воспользоваться -
отправилась после обеда взглянуть, как идут дела на стройке, хотя Илья
этого не любил.