"Эрик ван Ластбадер. Белый Ниндзя (Ниндзя #3)" - читать интересную книгу автора

обрести лишь балансируя на лезвии меча - вот на этой простой, но могучей
идее строится Кшира - учение, которое исповедовал Сендзин. Когда ты на
волоске от смерти, гласит это учение, нет ничего невозможного.
Человек взглянул в лицо смерти, - и реальность, в которой он жил
прежде, разлетается на кусочки, и он автоматически начинает строить новую,
причем часто на совершенно других основах. Эпифания - максимальное
приближение восточного человека к христианскому понятию откровения -
случилась в жизни Сендзина довольно рано и радикально изменила ее течение.
Уже почти умирая, Сендзин кончил. Мир растворился вокруг него, и он,
припав к открытому рту Марико, вдыхал в себя ее аромат, уникальный у
всякого человеческого существа. С жадностью, как зверь на водопое, он
упивался ее дыханием.
Потом поднялся, распуская одной рукой кусок ткани, обмотанный вокруг
горла, а другой механически застегивая ширинку. На лице его было какое-то
пустое выражение, странным образом напоминающее выражение лица Марико,
когда она, закончив номер, стояла лицом к зрителям.
Теперь, когда все кончилось, Сендзин чувствовал какую-то потерянность,
острую депрессию, отдающуюся во всем теле, как физическая боль. Он понимал,
что, возвращаясь с небес на землю, наверно, и невозможно чувствовать себя
иначе.
В его руках опять появились острые лезвия, которые были его
всегдашними спутниками, согреваясь током его теплой крови. То, что он
прежде сделал с одеждой Марико, он теперь делал с ее кожей, разрезая ее на
аккуратные квадраты, точными движениями художника проводя острой сталью
вдоль и поперек этого тела, некогда роскошного, а теперь безвозвратно
испоганенного. Занимаясь этим делом, он нараспев декламировал священные
тексты. Его глаза превратились в узенькие щелочки, он раскачивался, как
священнослужитель во время религиозного таинства.
Когда все было завершено, ни единая капля крови не попала ни на его
руки, ни на одежду. Сендзин достал из внутреннего кармана листок бумаги и,
окунув кончик лезвия в лужицу крови, собравшейся на полу, написал на нем:
"ЭТО МОГЛА БЫ БЫТЬ ТВОЯ ЖЕНА". Хотя он двигал рукой довольно проворно, ему
все-таки пришлось несколько раз обмакивать лезвие в кровь, прежде чем он
закончил писать. Когда он дул на алые буквы, чтобы они скорее подсохли, его
пальцы дрожали: вероятно, это была запоздалая реакция на пережитое
волнение. Скатав бумагу в шарик, он засунул его в рот Марико.
Прежде чем уйти, Сендзин вымыл лезвия над маленькой раковиной,
задумчиво смотря, как кровавые струйки растекаются по белым стенкам
замысловатыми узорами, как на полотне художника-абстракциониста.
Он отрезал от трубы кусок материи, конец которого прежде стягивал его
шею. Подошел к засаленному, грязному окну, открыл его, поднялся на
подоконник. Через мгновение его и след уж простыл.
Пересаживаясь с автобуса на автобус, а с автобуса на метро, Сендзин
добрался до центра Токио. В тени императорского дворца его поглотила толпа,
освещенная сверкающим неоном со всех сторон. Он растворился в ней, став
анонимным членом этого безликого сообщества, о чем всегда втайне мечтает
каждый японец.
Сендзин шел пружинистой, исполненной скрытой силы плавной походкой
танцора, но танцором он не был. Проходя мимо Национального театра на
Хиабуса-чо, он остановился у афиши узнать, не идет ли там чего-нибудь