"Дэвид Герберт Лоуренс. Дочь барышника" - читать интересную книгу автора

него, врача! Как осмеяли бы его все, если б узнали! Какая пытка даже
подумать, что об этом могут узнать!
Содрогаясь от непонятной, острой боли при этой мысли, он опять
посмотрел на нее. Она по-прежнему сидела, склонив голову в раздумье. Он
увидел, как вскипели слезы, и сердце ему ожгло огнем. Он впервые заметил,
что с одного плеча у нее совсем сползло одеяло, одна рука обнажилась,
виднелась одна маленькая грудь - неясно, потому что в комнате почти совсем
стемнело.
- Почему ты плачешь?-- спросил он изменившимся голосом.
Она глянула на него, и впервые на лице у нее проступила сквозь слезы
краска стыда от сознания, что она сидит перед ним в таком виде.
- Я не плачу, это я так,-- сказала она, боязливо наблюдая за ним.
Он потянулся вперед, и пальцы его мягко сомкнулись на ее голой руке.
- Я люблю тебя! Люблю тебя!-- сказал он грудным, трепетным, низким,
неузнаваемым голосом.
Она отпрянула, потупив голову. Мягкое, настойчивое пожатие его пальцев
тяготило ее. Она подняла на него глаза.
- Мне нужно сходить наверх,-- сказала она.-- Хочу достать для вас
что-нибудь сухое.
- Зачем? Мне и так хорошо.
- Так нужно. И я хочу, чтобы вы переоделись.
Он выпустил ее руку, и она натянула на себя одеяло, поглядывая на него
испуганно. Но вставать медлила.
- Поцелуйте меня,-- тихонько попросила она.
Он поцеловал ее, но быстро, полусердито.
Тогда, помедлив еще секунду, она неловко поднялась, путаясь в одеяле.
Он следил, как она в замешательстве силится высвободиться и запахнуть на
себе одеяло так, чтобы оно не мешало при ходьбе. Следил в упор, не трогаясь
ее смущением. А когда она пошла прочь, мелькая босыми ногами, и в темноте
забелело ее колено, он попытался вообразить ее такой, какой она была, когда
он укутывал ее в одеяло. Но сразу отказался от этой попытки, потому что
тогда она ничего для него не значила, и все в нем воспротивилось тому, чтобы
воображать ее такой, как в те минуты, когда она ничего не значила для него.
Что-то с глухим стуком упало в глубине темного дома; он вздрогнул.
"Вот, возьмите одежду",-- послышался ее голос. Он встал и, подойдя к
подножию лестницы, поднял брошенные ею вещи. Потом вернулся к огню, досуха
вытерся и оделся. Одевшись, он оглядел себя с насмешливой улыбкой.
Огонь догорал, и он подложил в камин угля. Теперь в доме стало совсем
темно, только слабый свет уличного фонаря пробивался внутрь сквозь ветви
остролиста. Он нашел на каминной доске спички и зажег газовую лампу. Свою
влажную одежду он свалил в кучу в посудомойке, опорожнив сперва карманы. Ее
насквозь промокшие вещи бережно подобрал с пола и сложил отдельно на крышке
медного котла.
Каминные часы показывали шесть. Его собственные давно стали. Пора было
бежать назад в приемную. Он подождал; она все не спускалась. Наконец он
подошел к лестнице и крикнул:
- Я скоро должен уходить!
И почти сразу услышал, как она сходит вниз по ступенькам.
Она надела вуалевое черное платье - свой лучший наряд, тщательно
причесалась, хотя волосы у нее еще не высохли. Оглядела его и невольно