"Дэвид Герберт Лоуренс. Дочь барышника" - читать интересную книгу автора

окончательно унялась, хотя на нем сухой нитки не было.
- Зачем вы это сделали?-- спросила она.
- Не мог же я допустить, чтобы вы совершили такую глупость.
- Это не глупость.-- Она лежала на полу, с диванной подушкой под
головой, и по-прежнему не сводила с него глаз.-- Так надо было. Мне лучше
знать.
- Пойду сниму с себя мокрое,-- сказал Фергюссон.
Но, пока она его не отпустила, он был бессилен сдвинуться с места. Как
будто она держала в руках его жизнь, и он не мог высвободиться. Или, может
быть, не хотел.
Вдруг она порывисто села. До нее вдруг дошло, в каком она виде. Она
почувствовала одеяла, ощутила свои обнаженные руки и ноги. Ей почудилось на
мгновенье, что она и в самом деле теряет рассудок. Она огляделась, дико
блуждая глазами, словно что-то искала. Он замер в страхе. Она увидела свои
раскиданные по полу вещи.
- Кто меня раздел?-- спросила она, впиваясь ему в лицо немигающим,
неотвратимым взглядом.
- Я,-- отозвался он.-- Чтоб привести вас в чувство.
Она затихла на миг, вперив в него ужасный взгляд, приоткрыв рот.
- Значит, вы любите меня?
Он лишь стоял и смотрел на нее, точно заколдованный. Душа в нем
растаяла.
Она подползла к нему на коленях и обвила его руками, обняла его ноги,
прижимаясь грудью к его коленям и бедрам, держа его с непостижимой и
судорожной уверенностью, прижимая к себе его бедра, плотнее притягивая его к
своему лицу и горлу, глядя на него вверх горящими и смиренными глазами,
преображенная, торжествующая в восторге первого обладания.
- Вы меня любите,-- исступленно лепетала она с тоской и торжеством, с
непостижимой убежденностью.-- Любите. Вы любите меня, я знаю, знаю.
И страстно целовала его живот сквозь мокрую ткань, осыпала страстными
поцелуями его колени, ноги, все подряд, не разбирая.
Он глядел сверху вниз на спутанные мокрые волосы, на животную плоть
оголенных в неистовстве плеч. Он был озадачен, изумлен, испуган. Он никогда
не помышлял о том, что может ее любить. Никогда не хотел любить ее. Когда он
вытаскивал ее из воды и приводил в сознание, он был врач, она --
пострадавшая, и только. Ничто личное не закрадывалось к нему в голову.
Напротив - это вторжение личного претило ему до чрезвычайности, как
нарушение врачебной этики. То, что она обнимала его колени, было неприлично,
непристойно. Все существо его противилось этому, решительно и бурно. И между
тем - между тем ему недоставало духу вырваться.
Она опять устремила на него взгляд, полный той же молящей, безмерной
любви, того же невыразимого, страшного, сияющего торжества. Мягкий свет
исходил от ее лица, и пред этим сиянием он был бессилен. А ведь он никогда
не собирался ее любить. Никогда. И что-то в нем упорно этому сопротивлялось.
- Вы меня любите,-- в упоении, с глубокой верой повторяла она.-- Вы
любите меня.
Она тянула его ниже, привлекая к себе. Это отпугивало его, отчасти даже
коробило. Ведь он действительно вовсе не помышлял ни о какой любви. А она
все тянула к себе. Ища опоры, он выставил вперед руку и ухватился за ее
голое плечо. И точно пламя обожгло ладонь, сжимающую мягкое плечо. У него в