"Андрей Лазарчук. Опоздавшие к лету, Том 3: Аттракцион Лавьери" - читать интересную книгу автора

марки, кроны, рубли, гульдены, фунты, снова доллары, доллары, доллары - все
это под ногами, в прижелезнодорожной грязи, в креозоте и дерьме, и никто не
нагибался и не поднимал, шли и шли, топча соломенными ботами тысячи лиц -
портреты людей, которые в своей жизни чего-то добились, тысячи лиц - как
перед этим шли по фотографиям из какого-то архива, фас и профиль, шесть на
девять, а еще перед этим - по послезавтрашним, напечатанным впрок газетам,
по сообщениям об упорном сопротивлении, которое наши доблестные части
оказывают противнику, стремящемуся развить наступление... и никто не
нагибался и не поднимал эти доллары, фунты и гульдены, потому что этого дня
для них не должно было быть, а потому не следовало мелочиться и поднимать
что-то, лежащее под ногами... Был страшно пасмурный день с моросью и мокрым
снегом, но почему-то все, с кем я разговаривал потом, вспоминали об этом дне
как о солнечном и спорили со мной, когда я говорил, что день был
пасмурный... а я просто страшно устал тогда - охранники дрались плохо, но
было их слишком много - и потому замечал морось и мокрый снег...
Потом, когда не на что было купить еду - неделями не на что было купить
еду, - ему снились эти радужные бумажки под ногами, и другим они снились, об
этом говорили со смехом, и никто не жалел, что в этот день не нагибался за
ними, - просто они снились иногда с голодухи, и все. Или вспоминались вот в
таких ситуациях, когда тебя потчуют тайком - то ли по дружбе, то ли из
жалости - тем, что на эти бумажки можно получить открыто. И все.
- Вами тут тип какой-то интересовался, - сказал Рисетич. - У меня
спрашивал и у Илоны. Ну, Илона-то его сразу послала, а я поговорил с ним
немного. Но так и не понял, что ему надо. Так что будьте осторожнее.
- Я и так осторожен, - сказал Ларри. - Работа такая.
- И два патера вчера появились, сам я не слышал, но тоже что-то про вас
говорили - так вот, это не наши.
- Никогда не имел дела с церковью, - сказал Ларри.
- Они этого могут и не знать, - сказал Рисетич. - А если серьезно - вам
имя Хименеса ни о чем не говорит? Эмилио Хименес?
- Нет вроде, - нахмурился Ларри. - А что?
- Был такой фокусник. Фокусник, гимнаст, жонглер, стрелок - все вместе.
Еще шпаги глотать умел. В позапрошлом году, первая ярмарка послевоенная, еще
ни черта нет, а шапито уже по центру... И вот им тоже стали так...
интересоваться. Раз, другой. Потом монахи католические откуда-то
понавалили - штук десять, не меньше. Все против него агитировали.
Нечестивец, мол. И прямо на арене все и произошло...
- Ясно, - сказал Ларри. - Спасибо, Эд. Учту.
- Пожалуйста, - сказал Рисетич так, что Ларри даже смутился.
Вошли и сели за столики три гимнаста из цирка. Они всегда ходили втроем
и никогда не здоровались с Ларри. Он дважды здоровался первым, не получал
ответа и тоже перестал их замечать. Остальные цирковые здоровались, но
никогда не заговаривали, а девочки шушукались за его спиной. Клиентуру же я
у них не отбиваю, думал иногда с раздражением Ларри, я начинаю в десять, к
двенадцати все заканчивается, и все эти горожане и фермеры, натешив у меня
свои низменные инстинкты, идут в их шапито, и там их приобщают к святому
высокому искусству.
- Спасибо, Эд, - повторил Ларри, ставя чашечку на стойку.
Рисетич явно хотел что-то сказать, но бросил взгляд на троицу за
столиками и промолчал.