"Иван Лазутин. Сержант милиции (Повесть)" - читать интересную книгу автора

понял и оценил сержанта.
- Здорово! Вот это я понимаю! Студент третьего курса! И не какой-нибудь
там юридической школы или курсов, а Московского университета!..
Молодчина!.. - Подняв от бумаги глаза, он спросил:
- Когда должна начаться практика?
- Через два дня, как только будет подписан приказ о дополнительном отпуске.
- Ну что ж, прекрасно. В вашем распоряжении два дня. Хорошенько
осмотритесь, подготовьтесь, может быть, не помешает кое-что подчитать из
теории по уголовному процессу. Особенно обратите внимание, как нужно вести
документацию. Хотя это - форма, но очень важная форма. К кому вас
прикрепить?
Захаров пожал плечами. Об этом он еще не успел подумать.
- А что, если к Гусеницину? - спросил Григорьев и пристально посмотрел на
Захарова.
Захаров стоял и не знал, что ответить: если отказаться - майор подумает,
что струсил, если согласиться, то... какая это будет практика? "Неужели
хочет стравить? Но зачем, зачем это? А может быть, просто шутит и ждет,
чтоб я замахал руками?.."
- Что же вы молчите, студент?
Улыбка Григорьева показалась Захарову насмешливой.
- Хорошо, товарищ майор. Практику я буду проходить у Гусеницина! - твердо
ответил Захаров. Глаза его стали колючими.
"С таким вот чувством, должно быть, светские гордецы принимали раньше
вызов на дуэль", - подумал майор, глядя вслед сержанту, когда тот выходил
из кабинета.

2

Тот, кому в лютые январские морозы доводилось собственными боками
испытать, что такое теплушка военных лет с тремя рядами нар, тому еще
долгие годы будет казаться удобным, как родной дом, даже плохонький,
дребезжащий на стыках рельсов, зеленый вагон старого российского образца.
А если к тому же есть своя отдельная полка да хорошие соседи, которые не
прочь забить "морского козла", то и время летит незаметно. Пассажиру,
подсевшему на одной из станций, трудно бывает отличить, кто здесь
родственники, а кто просто дорожные спутники. Нигде с такой душевной
искренностью не живет хлебосолье, как в дороге, под крышей жесткого вагона.
С волнением подъезжает пассажир к Москве. Много разных планов промелькнет
в голове его, пока он, отлежав бока, ожидает столицу, рисуя ее в своем
воображении такой величественной, какой она обычно выглядит на открытках,
в киножурналах и в рассказах восторженных бывальцев.
...Последнюю ночь перед Москвой многие почти совсем не спали. Мужчины
целыми часами простаивали в тамбуре и без конца курили. Не было уже тех
бойких разговоров и шуток, которые оживляли вагон, когда он стучал по
рельсам за тысячи километров от столицы. А последние часы в вагоне
чувствовалось какое-то особенное напряжение и озабоченность. Матери
сосредоточенно наряжали в лучшее платье детей, солдат-отпускник, еще в
части припасший флакон цветочного одеколона, здесь его распечатал и, не
жалея, почти умылся им. Даже заядлый старик сибиряк, который ничего, кроме
Сибири, не признавал, и тот перед Москвой надел чистую рубаху и стал