"Александр Александрович Лебедев. Чаадаев ("Жизнь замечательных людей") " - читать интересную книгу автора

история развертывалась на их глазах, и этот живой наглядный, еще горячий
материал насыщал их выступления. Теперь же, спустя более чем полвека, спор о
Чаадаеве мог решаться лишь конкретным исследованием. По сути дела,
признанием этого факта и одновременно призывом к подобной работе Плеханов и
завершает свою статью. "Пора, - говорит он, - нам, наконец, получше
ознакомиться с образом мыслей и с историей умственного развития наших
замечательных людей".
В том же году, когда вышла книга Гершензона, в капитальном труде
"Николаевские жандармы и литература 1826--1855 г.г." М. Лемке опубликовал
свою работу "Чаадаев и Надеждин".
Лемке - строгий к фактам - брезгливо отверг целый ряд фантастических
версий, созданных предыдущими биографами Чаадаева, и сплетен, повторенных
ими. Работа его охватывает период в жизни Чаадаева, непосредственно
связанный с появлением "Философического письма" в "Телескопе". И вот как раз
в разборе проблем принципиально-теоретического характера Лемке, как почти
всегда, оказался слаб, несамостоятелен. Тут он повторил то, что было уже
сказано Гершензоном.
В 1913--1914 годах вышел на русском языке двухтомник сочинений и писем
Чаадаева, обнаруженных к тому времени, составленный Гершензоном. (До этого
часть материалов, вошедших в этот двухтомник, Гершензон опубликовал в своей
биографии Чаадаева.) Правда, в очень коротком предисловии к двухтомнику
Гершензон не нашел на этот раз нужным повторять идеи своей биографии
Чаадаева и ограничился чисто редакторскими замечаниями текстологического и
библиографического характера. Однако каждый, конечно, кто был знаком с
гершензоновской биографией Чаадаева и не сумел составить о ней объективного
мнения, невольно читал Гершензоном же составленный двухтомник сквозь призму
гершензоновских концепций. Облеуховский "мистический дневник" был включен в
состав двухтомника как несомненный чаадаевский текст. Легенда как бы
подтверждалась, таким образом, документально, обретала академическую
респектабельность.

* * *
Лишь советским исследователям удалось нанести удар по этой легенде.
Главное заключалось здесь в новой методологии, в новом подходе к
истории общественной мысли.
Весь дух, вся идейная атмосфера новых времен заставляла, конечно,
по-иному взглянуть и на самого Чаадаева, и на легенды о нем, в частности, и
на легенду, творившуюся некогда "веховцами". Огромный размах приняла работа
по изучению декабризма и его эпохи. Исследования в этой области, во многом
основанные на ранее труднодоступных архивных материалах, прояснили и
некоторые стороны чаадаевской биографии, творческого облика мыслителя.
Чаадаев все тверже и тверже укреплялся в сознании нового мыслящего общества
прежде всего как друг Пушкина, Грибоедова, человек, очень близкий к
декабризму, непримиримый враг русского царизма, самодержавной
государственности.
Но гершензоновская легенда жила.
В 1924 году, например, в популярной в то время книге "Русская
литература и социализм" автор ее, очень известный тогда исследователь П.
Сакулин (многие труды его сохраняют значительную ценность и по сей день),
говоря о Чаадаеве, по существу, в значительной мере солидаризировался все с