"Александр Александрович Лебедев. Чаадаев ("Жизнь замечательных людей") " - читать интересную книгу автора

серьезные дела с вполне серьезными и вполне взрослыми людьми; в основном,
как полагали, эти дела касались опять-таки книг.
Из людей, и доныне достаточно известных в нашей стране, товарищами
Чаадаевых по университету были Грибоедов, Н. И. Тургенев, И. Д. Якушкин, И.
М. Снегирев, к тому же кружку примыкали Никита и Артамон Муравьевы, А. И.
Якубович, П. П. Каверин. Якушкин стал впоследствии ближайшим другом Петра
Яковлевича, но и почти все другие из упомянутых тут оказались на всю свою
дальнейшую жизнь в числе тесного идейного окружения Чаадаева.
Судьба Чаадаева после окончания университета определялась незыблемой
традицией дворянства: он должен был пойти на военную службу. Семейные связи
и богатство определили выбор: в Петербург, в гвардию. В мае 1812 года братья
Чаадаевы вступили лейб-прапорщиками в Семеновский полк - здесь некогда
служил и их дядя-опекун. В Семеновском полку они встретили кое-кого из своих
университетских товарищей. Тут же служил и Якушкин.
Отечественную войну Петр Чаадаев с братом провел в том же Семеновском
полку. Вплоть до взятия Парижа. Он участвовал в сражениях под Бородином,
Тарутином, при Малом Ярославле, Люцене, Бауцене, под Кульмом и Лейпцигом.
Теперь все это звучит историей. Но для понимания дальнейшей судьбы
Чаадаева надо все-таки представить себе и то ощущение ужаса, которое
охватило русское "мыслящее общество" в момент сдачи Москвы, и страшное
бегство - знаменитый "исход" из нее и, казалось, неодолимое движение
наполеоновских полчищ. И сомнения "мыслящего общества" в судьбе империи.
Надо представить себе страну на грани катастрофы - национальной катастрофы.
Утешительные концепции, высокая оценка спасительной стратегии Кутузова --
все это пришло позднее, во многом - значительно позднее. Пушкин писал в
сожженной им главе "Евгения Онегина" в пору, когда кое-что уже все-таки
отстоялось, кое на какие обстоятельства войны можно было уже взглянуть без
того азарта, который рождается мыслью о еще не остывших событиях:
Гроза двенадцатого года Настала - кто тут нам помог? Остервенение
народа, Барклай, зима иль русский бог?
"Остервенение народа", увиденное тогда Чаадаевым вблизи, не могло не
произвести на него огромного, конечно, впечатления.
Надо представить себе картину разоренной России, которую увидел тогда
Чаадаев, сразу из пышных дядиных зал попавший в самую гущу народной беды.
А потом был долгий путь к Парижу, который открыл армии русский
крестьянин. И наконец, Париж. Запад. Мир, о котором было известно из книг.
Цивилизация. Средоточение мировой истории. Тут впервые, пожалуй, для
мыслящего русского общества чувство гордости за свой народ отделилось от
гордости за свою страну, патриотизм переставал быть чувством
государственным. Тут завязалось многое, из этого пошли многие ростки. Многое
завязалось здесь и в Чаадаеве.
И вновь - Россия.
"Война 1812 г., - писал Якушкин, - пробудила народ русский к жизни и
составляет важный период в его политическом существовании. Все распоряжения
и усилия правительства были бы недостаточны, чтобы изгнать вторгшихся в
Россию галлов и с ними двунадесять языци, если бы народ по-прежнему
оставался в оцепенении. Не по распоряжению начальства жители при приближении
французов удалялись в леса и болота, оставляя свои жилища на сожжение. Не по
распоряжению начальства выступило все народонаселение Москвы вместе с армией
из древней столицы. По рязанской дороге, направо и налево, поле было покрыто