"Александр Герасьевич Лебеденко. Восстание на 'Св.Анне' " - читать интересную книгу автора

Андрей Быстров снизу подавал боцману какие-то белые банки, должно быть
с белилами, и кисти. Боцман принимал от него кисти одну за другой, проводил
кистью по широкой закорузлой ладони и возвращал обратно.
Завтра порт. Каждый боцман хочет немного приукрасить корабль к моменту
входа в гавань. Так ведется испокон веков, и наш боцман Шатов, должно быть,
думает сейчас, не побелить ли ему леера, не пройтись ли кистью по стенам
капитанской каюты, может быть, покрыть охрой нижнюю часть грот-мачты и
подъемную стрелу.
Я смотрел, как голова Быстрова то показывается над палубой, то ныряет
вниз. Но вот он заметил меня, резко отвернулся и скрылся в глубине
кладовушки.
Я отвернулся и пошел в сторону. Палубная жизнь на судне шла полным
ходом. Бегали взад и вперед матросы в серых парусиновых брюках и брезентовых
сапогах. У лебедки, готовясь к завтрашней разгрузке, суетится третий
помощник. С передней лебедкой что-то неладно. Высокий, широкоплечий,
чернявый украинец Степаненко стоит у мотора, словно вагоновожатый на
площадке трамвая, и по команде третьего помощника то пускает, то
останавливает мотор. Лебедка визжит, гремит цепью, лязгает разболтанными
частями.
Наверху гулко хлопнула дверь. Это капитанский вестовой Глазов
проветривает "помещение".
Тяжелые клубы черного дыма несутся куда-то вправо к скалистым
неприветливым берегам, протянувшимся вперед и назад насколько хватает глаз.
Берега все те же, что и вчера, однообразные, серые, скала к скале, с
вершинами, укутанными толстой пеленой белого снега. Белые буруны бьются у их
подножия, но отсюда, издалека, они кажутся маленькими живыми мазками белил
по сине-черной поверхности моря.
Капитан вышел из кают-компании и направился на мостик. Боцман опять с
ним. Увидев Шатова, я вспомнил о Быстрове и почти сейчас же увидел его. Он
спускался в матросский кубрик с белым жестяным ведром в руке. Он смотрел в
сторону, но я чувствовал, что он видит меня и следит за каждым моим
движением. Вот скрылись его плечи, голова, и дверь захлопнулась. Я опять
пошел в кают-компанию. Сюда же пришли и капитан и старший помощник.
Старший - высокий, сухой, с желтыми зубами, вялым цветом лица и с английским
пробором до затылка - всегда был мне несимпатичен. Он происходил из старой
морской семьи, - один из предков его даже был адмиралом, и только какой-то
скандал, о котором старший не любил рассказывать, помешал ему кончить
морской корпус и выйти в военный флот. Старший держался высокомерно, был
груб с матросами и всячески старался поддерживать на нашем коммерческом
судне военную дисциплину. Звали его Андреем Никитичем Чеховским. С капитаном
он кое-как ладил, но ко мне и к третьему относился свысока. Он ненавидел
большевиков и даже одно время думал пойти добровольцем на сухопутный фронт
белых. Капитан сел в морское кресло, наглухо прикрепленное к палубе, положил
голову на полные волосатые руки и, покачиваясь, глядел в зеркало, вделанное
в стену над низким резным буфетом красного дерева. В зеркале мерно качалось
четкое отражение покрытого барашками моря и то поднималась, то падала серая
полоса далекого скалистого берега.
- Какие шансы? - говорил он угрюмо и медленно. - Шансов, батенька,
никаких: Колчак был силой! Деникин до Орла дошел! А где они теперь? Ну, а
Северная область если еще и не занята большевиками, то лишь потому, что