"Александр Герасьевич Лебеденко. Восстание на 'Св.Анне' " - читать интересную книгу автора

сейчас им не до нее. А придет черед - разделаются быстро и окончательно.
- Значит, по-вашему, большевики победят?
- Уже победили. Киев у них, Полтава и Харьков - тоже. Наши сидят в
Крыму, как в ловушке. Союзники нас бросают. Плохо!
- Борьба еще не окончена, - с горячностью отвечал Чеховской, - бороться
нужно до последнего выстрела.
- Конечно, не кончена. В этом вы правы. Борьба еще возобновится, но это
будет тогда, когда большевиков возненавидит вся страна: и крестьяне и
рабочие.
- Так рассуждали англичане перед эвакуацией.
- Вы думаете, они были неправы? События доказали верность их выводов.
Не так ли, Николай Львович?
Вопрос был задан мне в упор.
- У вас есть какие-нибудь новости? - ответил я встречным вопросом.
- Какие могут быть новости в море? Как у вас, так и у нас.
- Ну, если вы знаете только то, что и я, то это не много. - заметил я и
вышел на палубу.
В дни успехов белого движения капитан и старший держали себя с командой
нагло. В пьяном виде они грозили матросам поркой. Но дни побед миновали, и
настроения обоих изменились. Капитан как-то сразу обмяк, стал часто
задумываться, а старший упорно ждал какого-то, одному ему известного,
поворота событий.
Когда мы покидали Тромсэ, один из портов северной Норвегии, мы уже
знали, что дела белых плохи, но что Северная область все еще держится. В
непроходимых болотах, в таежных чащах северных лесов на тысячи верст
раскинулся фронт архангельского правительства. Но только две железные
дороги - Вологда - Архангельск и Петроград - Мурманск пересекали этот фронт
на всем его протяжении. Вдоль этих рельсовых путей, да еще летом по течениям
многоводных северных рек, шли бои. Между этими войсковыми группами лежали
необозримые бездорожные просторы, где, прыгая с кочки на кочку или пробивая
топором путь в тайге, бродили только редкие патрули да партизанские отряды
обеих сторон. Но после разгрома Деникина пошли слухи, что большевики твердо
решили покончить с Северным фронтом.
Утренняя приборка кончилась, и на прибранной палубе стало пустынно.
Резкий ветер и холодные брызги разгулявшихся волн не располагали к прогулкам
на свежем воздухе. Команда сбилась в жарко натопленных кубриках, штурманы и
механики попрятались по каютам. Только вахтенные матросы, сидя у носового
колокола под прикрытием борта, зябко кутались в кожаные, подбитые волчьим
мехом куртки, да вахтенный штурман носился от одного конца командного
мостика к другому. Я поднял воротник куртки и подошел к борту.
Все то же море - густо-синее с белыми завитками бурунов, туманный
горизонт, ни паруса, ни лодки. Только птицы без устали кружат над нами, то
обгонят судно, то, пугаясь черного дыма, отлетят в сторону и опять налетают.
Ветер режет лицо, и я поспешил укрыться за стеной капитанской каюты. Здесь,
на скамье, привинченной к палубе, я увидел Быстрова. Он уткнул нос в грязный
волчий воротник и смотрел на далекий берег.
"Чего он мерзнет, дуралей? - подумал я. - Вахта не его, вахтенный
матрос на своем месте".
Быстров встал.
- Ты что? Тепло надоело?