"Михаил Николаевич Лебедев. Последние дни Перми Великой (Историческая повесть) " - читать интересную книгу автора

были довольно неприступные, благодаря чему их выгоднее было брать со
свежими силами, но, в общем, ничего утвердительного о действиях неприятеля
предположить было нельзя, так что для князя Микала оставался только один
исход - это разослать сторожевые партии во все стороны, чтобы "не
прозевать, не проспать пришествие вражеское".
Он так и сделал. Бурмат получил от него приказание немедленно
рассыпать цепь разведчиков по окрестным лесам, вплоть до реки Черной и
Камы, откуда наступали москвитяне. Десятникам было строго внушено, чтобы
все здоровые люди их отрядов никуда не отлучались из дому, где они должны
были находиться в полной готовности к бою по первому знаку со стороны
князя или воеводы. В лесу, в разных местах, решено было устроить засеки и
засады, в дополнение к существующим раньше, чем думали задержать быстроту
вражеского движения.
Кроме того, следом за уехавшим князем Мате поскакал гонец с
уведомлением о появлении москвитян на рубеже пермской земли, причем князь
Микал просил Мате принять все меры для того, чтобы уловить приближение
неприятеля и достойно встретить его, если он подойдет к Изкару. Затем
посланы были весточки в Урос, к начальствующему там воеводе Зырану, и в
Малый Новгород к ушедшему туда Арбузьеву с товарищами, а кстати и к самим
обывателям русского городка, на помощь которых возлагались большие
надежды.
- А в Чердыне я поуправлюсь с воеводой своим Мычкыном, - сказал
Ладмер, предупреждая слова племянника об обороне главного города Перми
Великой, каким по тому времени считался Чердын. - И ратников всех мы
соберем, и крепче от недругов запремся. Не бойся за нас, князь дорогой. Не
устрашимся мы воинства московского...
- Теперь уже поздно страшиться... - Понурился Микал, повесив на грудь
свою голову, но потом он вдруг ободрился и крикнул:
- Да нет, не поддадимся мы Москве! Не устрашимся мы воинства
московского! Верно ты, дядя, сказал! Будь что будет! Ежели и умирать
придется, так умрем хоть на воле своей, а не в темницах Ивана Московского!
А вольная смерть ведь как-никак лучше жизни подневольной! Это хоть кто
скажет...
- Да, да! - затряс своей бородой Ладмер. - Не отдадимся мы живыми
Москве! Пусть она страна православная... Но мы не желаем православными
быть! Губит нас вера православная... Губит! Губит! Лучше бы Войпеля нам
вспомнить...
- Войпеля? Да, Войпеля! Это ты правду, дядя, сказал. Что же, можно и
Войпеля... Авось полегче нам будет немножко...
Микал не отдавал отчета в своих словах, сказанных им в пылу
раздражения на Москву, являвшуюся гнездом православия. Отец Иван был
забыт... Игумен Максим сидел как приговоренный к смерти, но при последних
словах Микала все существо его содрогнулось. Ужас объял его душу. Неужели
дело дошло до того, что Пермь Великая может вернуться в язычество? И вдруг
сильное благородное чувство христианской доблести охватило обыкновенно
покладистого, привязанного к земным удовольствиям монаха. Он встал с места
и воскликнул негодующим голосом:
- Ой же вы, люди малодушные! Не много ли вы просите, чтобы одни
милости сыпались на ваши головы? Заслужили ли вы милости подобные? А
теперь, при первой беде, к Войпелю взоры обращаете? Что же, воля ваша,