"Михаил Николаевич Лебедев. Последние дни Перми Великой (Историческая повесть) " - читать интересную книгу автора

считавшиеся очередными ратниками для пополнения великокняжеских войск. Тут
сразу поднялись плач и рыдание, усиливаемое рассказами об отдаленности
пермской страны, откуда многие могли не вернуться совсем. Горевали
преимущественно матери и жены ратников, страшась вечной разлуки со своими
сыновьями и мужьями. Мужчины же с твердостью переносили новую тяготу и
говорили, что ради государя да родины всякую невзгоду можно претерпеть.
Зато находились такие люди, для которых поход на Пермь обещал одно
удовольствие. Это были бездомные бобыли, вечные искатели приключений,
служившие в дружинах разных князей и бояр, считаясь, однако, не холопами
их, а вольнонаемными дружинниками. Они, по первому слуху о войне,
стекались под знамена великого князя, иногда в составе боярских дружин,
иногда же сами по себе и всегда храбро сражались, но зато при всяком
удобном случае принимались грабить, не разбирая, по какой стране они
проходили - по русской или по басурманской. Впрочем, в пределах
московского великого княжения озорство их места не имело, а "пошаливали"
они только в областях новгородских, или тверских, или рязанских, на что
воеводы смотрели сквозь пальцы. В "басурманских" же землях, будь то
владения татар, или литвы, или немцев, или же каких-либо людей лесных -
инородцев, разорять народ позволялось всякими способами, а добро народное
составляло невозбранную добычу победителей. Оттого-то объявленный поход на
Пермь Великую и радовал искателей приключений, - тем более что там, по
слухам, имелось много серебра, известного под названием закамского, при
мысли о котором у каждого "храброго витязя" посасывало под ложечкой от
жадности.
"Вот только большим воеводой назначать кого? - подумывали они, зная
по опыту, что от главного военачальника все зависит. - Не дай Боже, ежели
какой-нибудь правдолюбец будет, вроде князя Пестрого, али Образца-боярина,
али там князя Патрикеева Ивана Юрьевича, али свойственников его князей
Ряполовских! Те уж на чужое добро не позарятся, да и нашему брату воли не
дадут! А вот ежели бы князя Руно Ивана поставили, он бы нашему нраву
перечить не стал, ибо сам любит чужое добро заграбастать. У него уж руки
такие загребущие, того и глядят, поди, чего бы в карман себе захватить. Он
даже с царя казанского откуп взял, когда мы под Казань ходили ратной чести
искать!.."
Об Иване Руно все говорили, что он в 1469 году, в мае месяце, будучи
предводителем сильного русского отряда, мог бы легко взять Казань,
застигнутую москвитянами врасплох, но после битвы в предместьях города он
внезапно приказал отступить к Волге, потом сел на суда и отплыл к
Коровничьему острову, где русские целую неделю сидели без дела. Тут к Руно
приезжали какие-то таинственные незнакомцы, не то поволжские разбойники,
не то татары же и привезли двенадцать мешков с чем-то тяжелым и тщательно
увязанным в свертки, из чего дружинники заключили, что воевода взял откуп
с казанского царя Ибрагима за уход из-под стен его столицы...
- Ах, хорошо бы было, кабы Руно в Пермь послали! - вздыхали любители
чужого добра, побывавшие уже в походах с этим воеводой, но их вожделения
не оправдались.
Через два дня после собрания бояр в Кремле по Москве разнеслась
весть, что большим воеводой рати, набираемой для похода на Пермь Великую,
назначен князь Федор Давыдович Пестрый, а в "товарищи", заместителем ему -
воевода Гаврило Нелидов, приходившийся ему дальним родственником.