"Танит Ли. Вазкор, сын Вазкора" - читать интересную книгу автора

прежней значительности осталась только поверхностная шелуха, пропала сама
суть, не было никакой тайны, ничего, что могло бы возвысить душу или
опьяняюще подействовать на голову. И, как это обычно происходит, чем
бессмысленнее становился ритуал, тем больше старались поддержать его
внешнюю значительность. У моуи есть поговорка: вождь облачается в золото и
пурпур, только бог не боится наготы.
Поэтому они носились с Обрядом, а на самом деле это было ничто, и как
бы в доказательство его бессмысленности на мне не осталось никаких следов
татуировки и раскраски. Теперь они обернутся против меня в растерянности и
оскорбленной до смешного варварской гордости. Но кое-что было для меня
важным. Их обычаи никогда не значили для меня много, произведение в воины
было лишь формой, я не чувствовал ни гордости, ни славы в этом. Я никогда
не был членом их рода. Я признавал в себе только кровь Тафры; ее далекий
крарл, теперь исчезнувший, я считал родным. Но чтобы дагкта считали меня
чем-то меньшим, чем отбросы стаи, меньшим, чем юноши, с которыми я
сражался и побеждал, которых пренебрежительно не признавал себе равными,
подлецы, оскорблявшие имя моей матери, считаться хуже их - этого я не мог
потерпеть. Я вспомнил, наконец, что я сын вождя - Тувек Нар Эттук.
Когда взошло солнце, я был готов, как не был готов в день Обряда. В
то утро с иглами я был обеспокоен мыслями о своей смерти, а вот я жив, цел
и невредим.
Раскрашенная палатка Эттука сияла выше тоннелей в сводчатой пещере.
Отсюда вниз по восточному склону гор путь лежал к зимним стойлам коз и
лошадей. Там всегда было несколько мужчин для охраны скота от соседних
крарлов, так как любой крарл был готов украсть у другого, когда запасы
истощались. Сегодня я разглядел только двоих сторожей, хотя лошади паслись
в поле, жуя кору сосен.
Вскоре я обнаружил, куда ушли остальные мужчины.
Склон под раскрашенной палаткой кишел воинами, опиравшимися на свои
копья, они ухмылялись и смеялись. Я мог видеть их лица как только вышел
из-под тоннелей. Они вспугнули женщин и прогнали их с собрания, но я на
протяжении всего пути чувствовал устремленные на меня взгляды. Если я не
добьюсь признания сегодня, моя жизнь будет нелегкой. Не только лисы будут
стремиться вцепиться зубами мне в горло, но и лисицы вцепятся мне в спину.
Я не собирался стать посмешищем для женской половины.
Огонь расцветил вход в пещеру драгоценными красными камнями. У огня
сидел Эттук и почесывал свою заплетенную бороду. У него было такое
выражение, какое я видел и раньше, как будто он не уверен - разгневан или
обрадован он моей бедой. Сбоку от него был Сил, а позади, на корточках,
разогревая им пиво, сидела Силова сука-дочь. Это, несомненно, еще больше
раззадорило меня. Руки ее горели от жара костра, но ей не терпелось
согреться в пламени моего позора. Она была моложе Тафры, но тощая и
жилистая, за исключением грудей. Они были тяжелые, бесформенные, и
болтались, ничуть не соблазняя меня. Ее выцветшие волосы были цвета
гнилого абрикоса.
Я поднял руку в приветствии Эттуку.
- Привет, мой вождь. Твой сын приветствует тебя.
Он посмотрел на меня сверху вниз, довольный, что палатка находится на
возвышении. Он уже не мог смотреть на меня сверху вниз, когда мы стояли
рядом.