"Эдвин Лефевр. Воспоминания биржевого спекулянта (1923) " - читать интересную книгу автора

телеграфную ленту. Когда я покупал, цена была перед моими глазами - на
котировочной доске. Еще не купив, я уже знал, сколько нужно будет заплатить
за мои акции. И продать их я мог также мгновенно. Я зарабатывал, потому что
мог реагировать мгновенно. Буквально за секунду я принимал решение -
оставить ли удачные акции и выиграть побольше или сбыть с рук и сократить
потери. Бывало, к примеру, так, что у меня была уверенность, что акции
поднимутся хотя бы на пункт. Что ж, особо упираться мне не приходилось. Я
вносил маржу на один пункт и мгновенно удваивал свои денежки. Если вот так
скашивать по пункту с одной-двух сотен акций в день, то к концу месяца
набегают приличные денежки, не так ли?
У такого подхода была, конечно, своя практическая трудность - ни одна
контора не захочет постоянно терять деньги, даже если ей есть чем платить.
Они не станут долго терпеть клиента, взявшего дурную манеру все время
выигрывать.
Как бы то ни было, система, дававшая превосходные результаты в
провинциальных игорных домах, не срабатывала в конторе Фуллертона. Здесь я
на самом деле покупал и продавал акции. Телеграфная лента могла мне
сообщить, что цена сахарных акций 105, и я был уверен, что они упадут на три
пункта. Но дело в том, что в тот самый миг, когда биржевой телеграф печатал
цену - 105, реальная цена в зале биржи могла быть 104 или 103. Когда мой
приказ о продаже тысячи акций попадал в руки человека, который работал на
контору в зале биржи, цена могла оказаться еще более низкой. И пока я не
получал отчет клерка, я не знал точно, по какой именно цене он продал мои
акции. Скачки котировок, которые в игорном доме приносили мне три тысячи
долларов, здесь не давали мне ни цента. Я, конечно, взял крайний случай, но
остается фактом, что в заведении Фуллертона телеграфная информация все время
запаздывала, а я продолжал играть по своей прежней методе и не понимал, в
чем дело.
К тому же оказалось, что если я продаю достаточно большой пакет акций,
то это давит на цену, и она падает еще ниже. В провинциальных лавочках мне
не приходилось думать о том, как мои сделки влияют на рынок. В Нью-Йорке я
проиграл потому, что здесь играли в совсем другую игру. Я проигрывал не
потому, что здесь все было по закону, но просто я был неграмотным. Все
знали, что я умею читать телеграфную ленту. Но это не спасло меня. Я мог бы
достичь намного большего, если бы сам работал в зале биржи. Может быть, в
толпе торговцев я смог бы найти применение своей системе. Но штука-то в том,
что, если бы, к примеру, я дошел до такого размаха торговли, как сейчас, мой
подход все равно бы привел к проигрышу, потому что я не умел учитывать
воздействие моих операций на биржевые цены.
Короче говоря, я не понимал законов биржевой игры, не знал толка в этих
спекуляциях. Я знал только часть этой игры, довольно важную часть, и это
всегда мне помогало. Но если при всем этом я все-таки проигрался, какие же
шансы на выигрыш у совсем зеленого новичка?
Мне не потребовалось много времени, чтобы понять, что в моем подходе к
игре что-то не то, но я никак не мог нащупать - что же именно. Временами моя
система работала превосходно, а потом, неожиданно, один провал за другим. Не
забывайте, мне было только двадцать два. И дело не в том, что я не стремился
понять, в чем я ошибаюсь; просто в этом возрасте никто ни в чем толком не
разбирается.
Люди в конторе были очень милы со мной. Когда я покупал или продавал,