"Урсула Ле Гуин. Те, кто покидает Омелас" - читать интересную книгу автора

Что еще? Чего не хватает городу радости? Ощущения победы, конечно, и
праздника храбрости. Но подобно тому, как мы обошлись без духовенства,
давайте обойдемся и без солдат. Радость, вызванная удачной резней, - что это
за радость? Здесь она не подойдет: и страшно, и тривиально. Здесь будет
скорее безграничное и щедрое согласие, триумф великодушия - не против
какого-то внешнего врага, но в единении с самым прекрасным и справедливым в
душах всех-всех людей; триумф великодушия и великолепия лета, пришедшего в
мир. Вот отчего воспаряют сердца, и победа, которую празднуют жители Омеласа,
это победа жизни. Я не думаю, что многим из них нужен друз.

Почти все процессии уже достигли Зеленого Поля. Восхитительные запахи
пищи разносятся ветром от красно-голубых шатров торговцев. Сладостями
перепачканы очаровательные лица малышей, и в мягкой седой бороде старика
запутались крошки печенья. Юноши и девушки верхом на лошадях собираются у
линии старта. Маленькая полная смеющаяся старушка раздает цветы из корзины, и
высокие молодые люди вплетают эти цветы в волосы, блестящие на солнце.
Мальчишка лет девяти-десяти, один, сидит немного в стороне от толпы и играет
на деревянной флейте. Люди останавливаются послушать, улыбаются, но не
заговаривают с ним, поскольку он ни на секунду не прекращает играть, он даже
не замечает их, ибо весь захвачен сладким волшебством тонкой мелодии. Но вот
он заканчивает играть, медленно опускает руки, обнимающие деревянную флейту.
И, словно наступившая пауза послужила ей сигналом, у линии старта звучит труба
- повелевающе, пронзительно и немного грустно. Лошади встают на дыбы и
откликаются ржанием. Молодые наездники с внимательными лицами гладят
лошадиные шеи и успокаивают скакунов, приговаривая: "Тихо, тихо, красавица
моя, моя надежда..." Рядами выстраиваются они, готовые к старту. Толпы вдоль
трассы напоминают цветущий луг, колеблющийся под ветром. Летний Фестиваль
начался.

Вы поверили? Вы приняли душой фестиваль, город, радость? Нет? Тогда
позвольте я расскажу вам кое-что еще.

В подвале одного из красивых общественных зданий Омеласа или, может быть,
в погребе какого-то просторного частного дома есть комната. Комната без окон,
за запертой дверью. Пыльный свет едва просачивается туда сквозь щели в
дверных досках откуда-то из затянутого паутиной окна в другом конце погреба.
В углу рядом со ржавым ведром стоят две швабры с жесткими, забитыми грязью,
вонючими щетками. Земляной пол чуть влажен на ощупь, как обычно бывают полы в
погребах. Комната имеет три шага в длину и два в ширину, это скорее даже не
комната, а заброшенная кладовка для инструмента или шкаф для швабр. В комнате
сидит ребенок, может быть, мальчик, может быть, девочка. Выглядит он лет на
шесть но на самом деле ему почти десять. Слабоумный ребенок. Возможно, он
родился дефективным или стал таким от страха плохого питания и отсутствия
ласки. Сидя в углу, подальше от ведра и швабр, он иногда ковыряет в носу или
трогает себя за пальцы ног. Швабр он боится. Они наводят на него ужас. Он
закрывает глаза, но все равно знает, что они там, и дверь заперта, и никто не
придет, Дверь заперта всегда, и никто действительно не приходит, разве что
иногда - ребенок не имеет понятия ни о времени, ни о ею ходе - дверь с лязгом
и грохотом распахивается, и за ней он видит человека или нескольких человек.
Кто то из них может подойти и пинком заставить ребенка встать. Остальные