"Урсула Ле Гуин. Вдогонку" - читать интересную книгу автора

"внезапное озарение"? Где понимание сокровенного, где обострение всех
чувств, где все эти фантастические формы, яркие цвета, неожиданные
значения? Где как бы высвеченная наркотиком реальность? О Господи, сколько
же еще нужно времени, чтобы это проклятое снадобье наконец подействовало?
Вот его оливковое деревце. Точно такое же, как и было. Ни больше ни
меньше. И никаким особым символом ему не кажется. Точно так и люди орут:
"Мира, мира!" - а мира на Земле все нет. Наверное, не хватает на всех
оливковых деревьев - слишком бурно растет население...
Ну и что, это ли пресловутое "обостренное восприятие действительности"?
Нет уж, чтобы до такого додуматься, наркотик и близко не нужен. Ну же,
давай! Трави меня, трави! Эй, галлюцинации, где вы? Явитесь, я вызываю вас
на поединок, я буду биться с вами, я вас возненавижу... и проиграю битву,
и сойдут ума - в полном молчании...
Как Изабель.
Вот почему он живет в этой помойке, вот почему попросил Джима, Рича и
Алекса прийти сюда и вот почему отправился путешествовать вместе с ними -
надеялся на дивное плавание, чудесный праздник, волшебный отпуск... Он
пытался догнать свою жену. Это невыносимо - видеть, как твоя жена у тебя
на глазах сходит с ума и сделать ничего невозможно. И нельзя отправиться
вместе с ней. А она уходит все дальше и дальше, не оглядываясь, по
длинной-длинной дороге - в молчание. Сладкоголосая лира любви умолкает,
зато сладкоголосые психиатры лгут в один голос. Ты стоишь за прозрачной
стеной собственного здравого смысла - словно в аэропорту, провожая или
встречая кого-то, - и у тебя на глазах самолет твоей жены падает. Ты
кричишь: "Изабель!" - но она не слышит. Ничего не слышит. И самолет падает
на землю - в полной тишине. Она уже не могла услышать, как он зовет ее по
имени. Не могла и сама заговорить с ним. Теперь стены, разделявшие их,
стали совсем толстыми, из прочного кирпича, и он мог как угодно
безумствовать в хрустальном дворце собственного душевного здоровья. Мог
пытаться разбить его стены камнями. Или наркотиками. Звяк, бряк, вдрызг...
ЛСД-альфа, конечно же, до полного безумия не доводит.
Этот наркотик даже не оставляет следа в ваших генах. Он просто делает
доступной высшую реальность. Как шизофрения, подумал Льюис. Но вот в чем
загвоздка: поговорить-то там все равно ни с кем нельзя, нельзя ни
рассказать о себе, ни спросить...
Джим уронил наконец свой журнал. Он сидел в изысканно-небрежной позе,
глубоко затягиваясь табачным дымом. Явно был намерен общаться с высшей
реальностью "на ты". Как буддийские монахи. Джим всегда был истинно
верующим, и теперь жизнь его сосредоточилась на эксперименте с ЛСД-альфа -
так глубоко уйти в таинство своей науки способен лишь средневековый
мистик. Но хватит ли упорства неделю за неделей заниматься одним и тем же?
И в тридцать лет? И в сорок два? И в шестьдесят три? Все-таки должно быть
ужасно скучно; что-то в этом есть враждебное самой жизни; наверное, для
подобных занятий лучше уйти в монастырь. Заутрени, обедни, вечерни,
тишина, надежные стены вокруг, высокие, прочные. Чтобы преградить доступ
низшей реальности.
Ну давай же, галлюциноген, делай свое дело! Вызывай галлюцинации, пусть
я совсем загаллюцинируюсь. Разбей эту прозрачную стену. Дай мне пойти тем
путем, которым ушла моя жена. Ушла из дому и не вернулась молодая женщина
22 лет, рост 5 футов 3 дюйма; вес 105 фунтов, волосы каштановые,