"Урсула Ле Гуин. Слово для леса и мипа - одно" - читать интересную книгу автора

тоже принадлежала древнему языку, а потому, когда Старшие Хозяйки посылали
с вестями быстроногих девушек, Дома обменивались письмами, и сновидцы
истолковывали их Старым Женщинам, как и все слухи, загадки, мифы и сны. Но
за Старыми Женщинами оставалось право верить или не верить. Селвер
находился в маленькой комнатке в Эшсене. Дверь не была заперта, но он
знал, что стоит отворить ее, и внутрь войдет что-то плохое. Пока же она
остается закрытой, все будет хорошо. Но дело заключалось в том, что дом
окружали саженцы: не фруктовых деревьев и не ореховых, он не помнил -
каких. Он вышел посмотреть, что это за деревья, а они все валялись на
земле, вырванные с корнем, сломанные. Он поднял серебристую веточку, и на
сломанном конце выступила капля крови. "Нет, не здесь, нет, Теле, не надо,
- сказал он. - Теле, приди ко мне перед своей смертью!" Но она не пришла.
Только ее смерть была здесь - сломанная березка, распахнутая дверь. Селвер
повернулся, быстро вошел в дом и увидел, что он весь построен над землей,
как дома ловеков, - очень высокий, полный света. В конце высокой комнаты -
еще одна дверь, а за ней тянулась длинная улица Центра, селения ловеков. У
Селвера на поясе висел пистолет. Если придет Дэвидсон, он сможет его
застрелить. Он ждал у открытой двери, глядя наружу, на солнечный свет. И
Дэвидсон появился - он бежал так быстро, что Селверу не удавалось взять
его на прицел. Огромный, он кидался из стороны в сторону на широкой улице,
все быстрее, все ближе. Пистолет был очень тяжелый. Селвер выстрелил, но
из дула не вырвался огонь. Вне себя от ярости и ужаса он отшвырнул
пистолет, а с ним и сновидение.
Его охватили отвращение и тоска. Он плюнул и тяжело вздохнул.
- Плохой сон? - спросила Эбор Дендеп.
- Они все плохи и все одинаковы, - сказал он, но мучительная тревога
и тоска немного его отпустили.
Сквозь мелкие листья и тонкие ветки березовой рощи Кадаста нежаркие
лучи утреннего солнца падали крошечными бликами и узкими полосками.
Старшая Хозяйка сидела у серебристого ствола и плела корзинку из черного
папоротника - она любила, чтобы пальцы были заняты работой. Селвер лежал
рядом с ней, погруженный в полусон и сновидения. Он жил в Кадасте уже
пятнадцать дней, и его рана почти совсем затянулась. Он по-прежнему много
спал, но впервые за долгие месяцы вновь начал постоянно видеть сны в яви,
не два-три раза днем и ночью, а в истинном пульсирующем ритме
сновидчества, с десятью-четырнадцатью пиками на протяжении суточного
цикла. Хотя сны его были плохими, полными ужаса и стыда, он радовался им.
Все это время он опасался, что его корни обрублены и он так далеко забрел
в мертвый край действия, что никогда не сумеет отыскать пути назад к
источникам яви. А теперь он пил из них вновь, хотя вода и была невыносимо
горькой. На краткий миг он снова опрокинул Дэвидсона на золу сожженного
поселка, но, вместо того чтобы петь над ним, ударил его камнем по рту.
Зубы Дэвидсона разлетелись кусками, и между белыми обломками заструилась
кровь. Это сновидение было полезным, оно давало выход желанию, однако он
тут же оборвал его, потому что уходил в него много раз и до того, как
встретился с Дэвидсоном на пепелище Келм-Дева, и после. Но этот сон не
давал ничего, кроме облегчения. Глоток свежей воды. А ему нужна горькая!
Надо вернуться далеко назад, не в Келм-Дева, а на ту длинную страшную
улицу в городе пришельцев, который они называют Центр, где он вступил в
бой со Смертью и был побежден.