"Урсула Ле Гуин. Слово для леса и мипа - одно" - читать интересную книгу автора

- Конечно. Что тебя грызет, Ок?
- Да мелюзга чертова!
Они прислонились к жердяной изгороди, и Дэвидсон закурил первую
сигарету с марихуаной за день. Подсиненные дымом солнечные лучи косо
прорезали теплый воздух. Лес за лагерем - антиэрозийная полоса в
полкилометра шириной - был полон тех же тихих, неумолчных, шуршащих,
шелестящих, жужжащих, звенящих, серебристых звуков, какими по утрам полны
все леса. Эта вырубка могла бы находиться в Айдахо 1950 года. Или в
Кентукки 1830 года. Или в Галлии 50 года до нашей эры. "Тью-уит", -
свистнула в отдалении какая-то пичуга.
- Я бы предпочел избавиться от них, капитан.
- От пискунов? Ты, собственно, что имеешь в виду, Ок?
- Отпустить их, и все. На лесопилке от них все равно никакого проку.
Даже свою жратву не отрабатывают. Они у меня вот где сидят. Не
работают, и все тут.
- Надо уметь их заставить! Лагерь-то они построили. Эбеновое лицо
Окнанави насупилось.
- Ну, у вас к ним подход есть, не спорю. А у меня нет. - Он помолчал.
- Когда я проходил обучение для работы в космосе, читали нам курс
практической истории. Так там говорилось, что от рабства никогда толку не
было. Экономически невыгодно.
- Верно! Только какое же это рабство, Ок, детка? Рабы ведь люди.
Когда коров разводишь, это что - рабство? Нет. А толку очень даже много.
Десятник безразлично кивнул, а потом добавил:
- Это же такая мелюзга! Я самых упрямых пытался голодом пронять, а
они сидят себе, ждут голодной смерти и все равно ни черта не делают.
- Ростом они, конечно, не вышли, Ок, только ты на эту удочку не
попадайся. Они жутко крепкие и выносливые, а к боли нечувствительнее
людей. Вот ты о чем забываешь, Ок. Тебе кажется, что ударить пискуна - это
словно ребенка ударить. А на самом деле это как робота ударить, можешь мне
поверить. Послушай, ты ведь наверняка попробовал их самок, значит,
заметил, что все они - колоды бесчувственные. Наверное, у них нервы
недоразвиты по сравнению с человеком, ну как у рыб. Вот послушай. Когда я
еще был на Центральном, до того как меня сюда послали, один прирученный
самец вдруг на меня кинулся. Специалы, конечно, говорят, будто они никогда
не дерутся, но этот совсем спятил, взбесился. Хорошо еще, что у него не
было оружия, не то бы он меня прикончил. И, чтобы он угомонился, мне
пришлось его почти до смерти измордовать. Все бросался и бросался на меня.
Я его под орех разделал, а он даже не почувствовал ничего - просто
поразительно. Ну словно жук, которого бьешь каблуком, а он не желает
замечать, что уже раздавлен. Вот погляди! - Дэвидсон наклонил коротко
остриженную голову и показал бесформенную шишку за ухом. -.Чуть меня не
оглушил. И ведь я ему уже руку сломал, а из морды сделал клюквенный
кисель. Упадет - и опять кинется, упадет - и опять кинется. Дело в том,
Ок, что пискуны ленивы, глупы, коварны и не способны чувствовать боль. Их
надо держать в кулаке и кулака не разжимать.
- Да не стоят они того, капитан. Мелюзга зеленая! Драться не хотят,
работать не хотят, ничего не хотят. Только одно и могут - душу из меня
выматывать.
Ругался Окнанави без всякой злобы, но под его добродушным тоном