"Жан-Мари Гюстав Леклезио. Пустыня" - читать интересную книгу автора

длинными ружьями; они расхаживали широкими шагами, ни на кого не глядя.
Оборванные рабы-суданцы тащили мешки с просом и финиками и бурдюки с маслом.
Были здесь также и вожди племен в белой и темно-синей одежде, почти
чернокожие шлехи, веснушчатые и рыжеволосые уроженцы побережья и безродные,
безымянные люди, нищие, прокаженные, которые не смели приблизиться к воде.
Все они проделали путь по каменистой земле, по красной пыли, чтобы явиться к
стенам священного города Смара. На несколько дней, на несколько часов они
вырвались из пустыни. Разбив тяжелые суконные палатки и завернувшись в
шерстяные бурнусы, они ждали наступления ночи. Сейчас они ели просяную кашу,
сдобренную кислым молоком, хлеб, сушеные финики, имевшие привкус меда и
перца. В вечернем воздухе над головой детей вились мухи и москиты, на их
запыленные руки и щеки садились осы.
Теперь все говорили очень громко, женщины в душной тени шатров,
смеясь, бросали мелкие камешки в играющих детей. Речи мужчин лились
неудержимым потоком, как во хмелю, слова, слетавшие с губ, пели, звенели
гортанной трелью. Позади шатров, у самых стен Смары, в ветвях акаций, в
листве карликовых пальм шелестел ветер. И все-таки этих мужчин и женщин, чьи
лица и тела отливали синевой и блестели от пота, по-прежнему окутывало
безмолвие, и все-таки они не расстались с пустыней.
Они ничего не забыли. В сокровенной глубине их тел, в самом их
нутре жило великое безмолвие, царившее над барханами. Вот в чем заключалась
подлинная тайна их бытия. Время от времени человек с карабином, что-то
рассказывавший Нуру, умолкал, оглядываясь назад, на вершину склона, откуда
налетал ветер.
Иногда кто-нибудь из мужчин другого племени подходил к палатке и
здоровался, протягивая в знак приветствия раскрытые ладони. Мужчины
обменивались несколькими словами, именами. Но слова эти, эти имена мгновенно
забывались - легкие, едва заметные следы, которые тотчас занесет песком.
Когда сюда, к колодцам, спускалась ночь, над миром вновь
воцарялось звездное небо пустыни. В долине Сегиет-эль-Хамра ночи были
теплее, в темном небе нарождалась новая луна. Вокруг палаток затевали свои
танцы летучие мыши, пролетавшие над самой гладью воды, мерцало пламя
жаровен, разносившее запах кипящего масла и дыма. Какие-то ребятишки бегали
между шатрами, издавая гортанные возгласы, похожие на лай собак. Животные -
стреноженные верблюды, овцы и козы в загонах с оградой из камня - уже спали.
Мужчины могли позволить себе немного расслабиться. Вожатый положил
свое ружье у входа в палатку и курил, глядя прямо перед собой. Он почти не
слышал негромкого говора и смеха женщин, сидящих у жаровен. Быть может, он
уносился мыслью к другим вечерам, к другим дорогам, словно ожоги,
оставленные солнцем на его коже, и жажда, иссушившая его горло, были лишь
предвестием другого томления.
Сон медленно сходил на Смару. Далеко на юге, на огромной
каменистой Хамаде, ночью сон не приходил вовсе. Там люди цепенели от холода,
когда ветер гнал тучи песка, обнажая подошвы гор. На дорогах пустыни не
спят. Там живут, там умирают, ни разу не смежив выжженных усталостью и
солнцем глаз. Иногда Синие Люди находили одного из своих: человек сидел на
песке совершенно прямо, вытянув перед собой ноги, окоченевшее тело еле
прикрыто пляшущими на ветру лохмотьями. Почерневшие глаза на сером лице
впивались в зыбкую линию песчаных холмов на горизонте - так его настигла
смерть.