"Станислав Лем. Дневник, найденный в ванне" - читать интересную книгу автора

складками, и так мы оба стояли, слитые в рукопожатии -
главнокомандующий и тайный посланник.
- Служба! - сказал он.- Нелегкая вещь! Служи, мой
мальчик. Будь здоров!
Я отдал честь, выполнил разворот кругом и вышел, еще
около двери слыша, как он пьет остывший чай. Могучий это был
старец - Кашебладе...





2


Еще оставаясь под впечатлением о командующем, я вышел в
секретариат. Секретарши прихорашивались и помешивали чай. Из
раструба пневматической почты выпала стопка бумаг с моим
назначением, подписанных завитушкой командующего.
Одна из служащих приложила к каждой из них поочередно
штамп "Совершенно секретно" и передала другой, которая занесла
их все до одной в картотеку, после чего картотека была
зашифрована на ручной машинке, ключ шифра на виду у всех был
уничтожен, все оригиналы документов сожжены, пепел после просева
и регистрации помещен в запечатанный сургучом конверт с моим
идентификационным номером. Его положили на подъемник и отослали
в хранилище.
За всем этим - хотя происходило все это тут же, при мне -
я наблюдал как бы издали, ошеломленный внезапным оборотом,
который приняли события. Загадочные замечания командующего,
несомненно, относились к делам столь секретным, что в отношении
их были допустимы только намеки. Рано или поздно меня должны
были посвятить в суть дела, поскольку иначе я не смог бы
приступить к выполнению миссии. Я не знал даже, имеет ли она
вообще что-либо общее с затерявшимся вызовом, но эта деталь
бледнела перед фактом моей совершенно неожиданной карьеры.
Эти размышления были прерваны появлением молодого брюнета
в мундире и при сабле. Он представился как тайный адъютант
командующего лейтенант Бландердаш.
Многозначительно пожав мне руку, он сказал, что
прикомандирован к моей особе. Затем пригласил меня в кабинет,
находившийся напротив по коридору, угостил меня чаем и стал
распространяться о моих способностях, по его мнению незаурядных,
раз уж Кашебладе подсунул мне такой крепкий орешек.
Он также выразил восхищение естественностью моего лица, в
особенности носа. Лишь потом я сообразил, что и то, и другое он
считал фальшивым. Я молча помешивал чай, полагая, что сейчас мне
уместнее всего запастись терпением. Минут через пятнадцать
лейтенант провел меня по предназначенному только для офицеров
проходу к служебному лифту, с которого мы вместе сняли печать,