"Станислав Лем. Формула Лимфатера" - читать интересную книгу автора

Вы заметили, какой забавный характер носили мои шаг за шагом
накапливавшиеся познания? Негативный: я по очереди узнавал, чем это не
является. Но, исключая одну догадку за другой, я тем самым сужал круг
темноты.
Я принялся за физическую химию. Какие реакции нечувствительны к
катализаторам? Ответ был краткий: таких реакций нет. В сфере биохимии их
нет. Это был жестокий удар. Я лишился всякой помощи книг, оказался наедине
с возможностью и должен был ее победить. Однако я по-прежнему чувствовал,
что проблема температуры - это правильный след. Я снова написал
Виллинсону, спрашивая, не обнаружил ли он связи этого явления с
температурой. Это был гений наблюдательности, право. Он мне ответил, а как
же. На том плоскогорье он провел около месяца. Под конец температура
начала падать до четырнадцати градусов днем - дул ветер с гор. Перед тем
была неописуемая жара - до пятидесяти градусов в тени. Когда жара спала,
муравьи хоть и сохранили активность и подвижность, но ловушки для
кватроцентикс перестали строить. Связь с температурой была отчетливой;
оставалось одно затруднение: человек. При горячке он должен был бы
проявлять эту способность в высшей мере, а этого нет. И тогда меня
ослепила мысль, от которой я чуть не закричал во всю глотку: птицы! Птицы,
у которых температура тела составляет, как правило, около сорока градусов
и которые проявляют поразительную способность ориентироваться в полете
даже ночью, при беззвездном небе. Хорошо известна загадка "инстинкта",
приводящего их с юга в родные края весной! Разумеется, сказал я себе, это
и есть то самое!
А человек в горячке? Что ж, когда температура достигает 40-41
градуса, человек обычно теряет сознание и начинает бредить. Проявляет он
при этом телепатические способности или нет, мы не знаем, наладить с ним
контакт в это время невозможно, наконец, галлюцинация подавляет эти
способности.
Я сам был тогда в горячке. Ощущал тепло тайны, уже такой близкой, и
не знал далее ничего. Все возведенное мной здание состояло из исключений,
отрицаний, туманных догадок - если подойти по-деловому, это была
фантасмагория, ничего больше. А в то же время - могу вам это сказать - все
данные были уже у меня в руках. У меня были все элементы, я только не умел
их правильно расположить или, вернее, видел их как-то по отдельности. То,
что нет реакций, не поддающихся катализу, торчало у меня в голове, как
раскаленный гвоздь. Я пошел к Маколею, этому знаменитому химику, знаете, и
молил его, да, молил назвать хотя бы одну не поддающуюся катализу реакцию;
наконец, он принял меня за сумасшедшего, я подвергался ужасным насмешкам,
но мне было безразлично. Он не дал мне ни одного шанса; мне хотелось
броситься на него с кулаками, словно он был виноват, словно он из
злорадства...
Но это не имеет значения: в то время я совершил много сумасбродств,
так что добросовестно заслужил репутацию безумца. Я и был им, уверяю вас,
ибо, словно слепой, словно слепой, повторяю, обходил элементарнейшую
очевидность; уперся, как осел, в эту проблему катализа, будто забыл, что
речь идет о муравьях, людях, то есть - о живых организмах. Способность эту
они проявляли в исключительных случаях, необычайно редко. Почему эволюция
не пробовала конденсировать феномен? Единственный ответ, какой я видел,
был: потому что явление не поддается катализу. Но это было неверно. Оно