"Станислав Лем. Воспитание Цифруши" - читать интересную книгу автора

нами прохаживается. Скука, что ли, его одолела? Открывают совещание, и
пошли игрецы балаболить, требуют слова, принципиальную наводят критику, а
Гориллище у одного обнюхало уши, другому галстук поправило, у третьего
слопало текст доклада и тотчас, сконфузившись, присело на корточки, а на
ходу сплевывало в плевательницы серебряные и наплевало - может, и по
ошибке - в тромбон. А балабольные златоусты по-прежнему мелют о Га.Сф.,
даже пот струится со лба, играть - увольте, играть не могут они, зато
сколь чудно, с каким вдохновеньем и верой в Га.Сф. способны о совершенстве
игры толковать! Когда же мне балабольство ихнее и хожденье, сопенье,
почесыванье Гориллиево под последнее саданули ребро, случилась со мною
одышка, и мрак в глазах, и попросил я слова: а Гармонаршье Величество из
ложи приглядывалось ко мне, затем что курировало Совещанье и лично оное
почтить Соизволило Высочайшим Присутствием. Встал я с такою сентенцией,
что, ежели б описания музыки имели свойство звучать, непременно
распростерлась бы в Гафнии воплощенная Сфер Гармония; и чую отчаянность в
себе небывалую, и во всеобщем Silentium [молчании (лат.)] говорю громко: А
что это за чудище-ублюдище шастает и слоняется здесь на каблукастых
ножищах, и шлендает, и топочет, и тошноту наводит одним только видом? А по
какому такому праву сей Шкафный Углан беспрестанно в музыке нашей шарит и
оную сквернит своею сквернотиной, а также обжорством? А слыханное ли дело,
музыкантов почтенных сырыми жрать, да так, что уши чешуйчатые трясутся, а
кадык ходуном ходит? А где это видано, чтобы были Комиссии и полные
доктора тих. муз., ученые экспертизы, и ревизоры, и контрревизоры, и
микроскопов скопища, и никто ничего, ни гугу, все на корточки да на
корточки? А раз так - я, тут и теперь, заявляю: Veto [запрещаю (лат.)],
Государь Гармонарх, и Veto, государи-собратья, и Veto еще раз, нету
согласия моего на тебя, Гориллище Гнусное, и пока ты здесь, дерьмо у нас
будет, а не Гармония Сфер!!!
Что тут было, милостивые государи! Одни силились влезть в инструменты
свои и там укрыться, но вам понятно, я полагаю, что если это еще входило в
расчет в случае контрабаса или пьянофорто, то о флейте нечего и говорить,
а уж треугольщик, вконец ошалев, пролез в треугольник, и тот висел на нем,
словно ошейник, позванивая от зубов его щелканья. Другие же залезали под
стулья или царапали пол, чтобы вырыть хоть ямку, но при дубовом паркете
какая может быть ямка для страусиной политики! Медник-тарельник, зад
заслонивши тарелками, бумкал в мой барабан головой, так его в середку
тянуло, однако же импортная добротная перепонка выдержала. Капельмейстер,
чтобы меня перекрыть, лупил во всю мочь по дирижерскому пульту, с
поросячьим взвизгом "анданте анте ранте адаман-те таяте", ибо все уже у
него смешалось, а Его Величество Гармонарх из Ложи своей, почитаемый
великим почетом, зашептал что-то быстро лакеям и челяди, и давай они
портьеру задергивать, дабы та парчою, Дамаском, тисненьем гербовым
отгородила от нас короля, а Гориллище сперва хоть бы что, трескает только
да чавкает, жрыкая, - все ему арфистом отжрыкивалось, который был жирен и
тучен весьма, - а потом, приподнявшись, как забасит, хрипло, мерзко и
рыковато:
- Ка-блу-ка-стый? Это кто же? Мо-я-свет-лость?! Ах?! Мне ли тут
по-о-хо-хо-хо (заплакал) зор учиняют? Меня ли тут в чем-то ду-у-ху ху-ху
(заплакал) рном обвиняют? И никто меня ни сло-о-хо-хо (заплакал) овом
единым не защитит? Проклятье! Спасите меня, детинушку-сиротинушку, меня